Библиофильский юмор. И. Одоевцева, "На берегах Невы".
По непонятным мне-несведущей причинам не смогла опубликовать пост в «Библиотеке Твайли» (насколько поняла, не я первая встречаюсь с этой проблемой).
Вообще-то, я редко читаю незнакомые книги. Мне больше по душе перечитывать старые, открывать, где придется, искать любимые моменты. И если мне подарят/купятнезнакомую бумажку бумажную незнакомку, то прочту я ее с интервалом минимум месяц-два. И к этой книге я вначале отнеслась с некоторым подозрением (к счастью, оно не оправдалось).
Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом —
Я — маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Повествование ведется от первого лица. Некая Ирина Одоевцева, реально существовавшая поэтесса, творившая в самом начале XX века и после эмигрировавшая во Францию, рассказывает о жизни в постреволюционном Петербурге и о поэтах, с которыми была довольно близко знакома: Гумилеве, Мандельштаме, Блоке, Ивановом (за которого позже вышла замуж), Белом, Ахматовой и пр. Зная про суровость жизни в те времена, я ожидала от книги депрессивности и пичальки, однако рассказ оказался написанным живо и с юмором. Запощу несколько цитат и отрывков, которые убедили меня ознакомиться с книгой:
Насколько я могла понять экспериментальным путем, юмор, что называется, не для всех. Но я надеюсь встретить здесь «понимающих» пони-библиофилов.
Вообще-то, я редко читаю незнакомые книги. Мне больше по душе перечитывать старые, открывать, где придется, искать любимые моменты. И если мне подарят/купят
Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом —
Я — маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Повествование ведется от первого лица. Некая Ирина Одоевцева, реально существовавшая поэтесса, творившая в самом начале XX века и после эмигрировавшая во Францию, рассказывает о жизни в постреволюционном Петербурге и о поэтах, с которыми была довольно близко знакома: Гумилеве, Мандельштаме, Блоке, Ивановом (за которого позже вышла замуж), Белом, Ахматовой и пр. Зная про суровость жизни в те времена, я ожидала от книги депрессивности и пичальки, однако рассказ оказался написанным живо и с юмором. Запощу несколько цитат и отрывков, которые убедили меня ознакомиться с книгой:
На чердаке своем повесился
Из чувства самосохранения…
Раиса Блох кроме Студии, училась еще и в Университете. В Литстудии она больше всего занималась переводами. К Гумилеву на занятия ходила редко, хотя и писала уже тогда стихи. Вот одно из них:А я маленький воробей
На заборе нас не мало есть,
Из пращи меня не убей,
Дай допеть мою дикую весть.Этот «маленький воробей» с его «дикой вестью» веселил студистов и Раису Блох прозвали «маленьким воробьем» и «диковестницей».
— Это особый сорт грибов-поганок, растущих под «Четками» — объяснял он — подахматовки. Вроде мухоморов.
Но несмотря на издевательства Гумилева, «подахматовки» не переводились.
Уже не Лидочка Р., а другая слушательница, самоуверенно продекламировала однажды:Я туфлю с левой ноги/На правую ногу надела.— Ну и как? — прервал ее Гумилев. — Так и доковыляли домой? Или переобулись в ближайшей подворотне?
— Милая, где ты была?
— Я лежала в объятьях Морфея.
— Женщина, ты солгала,
В них я покоился сам.
Эта Роза была одарена не только коммерческими способностями, но и умна и дальновидна. Она умела извлекать из своего привилегированного положения «всемирной маркитантки» всяческие выгоды. Так она завела альбом в черном кожаном переплете, куда заставляла всех своих клиентов-писателей написать ей «какой-нибудь хорошенький стишок на память». И все со смехом соглашались и превозносили Розу в стихах и в прозе. (…)
Узнав, что Мандельштам, ее новый клиент, уже успевший набрать у нее в кредит и сахар, и варенье, — «поэт стоящий», она протянула и ему свой альбом. И, должно быть, чтобы возбудить в нем благодарность и вдохновение, напоминала ему кокетливо:
— Вы мне, господин Мандельштам, одиннадцать тысяч уже должны. Мне грустно, а я вас не тороплю. Напишите хорошенький стишок, пожалуйста.
Мандельштам, решительно обмакнув перо в чернильницу, не задумываясь, написал:Если грустишь, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч,/Помни, что двадцать одну мог тебе задолжать я.И подписался с несвойственным ему дерзко-улетающим росчерком.
Насколько я могла понять экспериментальным путем, юмор, что называется, не для всех. Но я надеюсь встретить здесь «понимающих» пони-библиофилов.
2 комментария