«Изо всех искусств для нас важнейшим является кино» — сказал когда-то Владимир Ленин. «О спорт, ты – мир», сказал уже Пьер де Кубертен. В мире же спорта важнейшим изо всех для нас, естественно, является футбол. Нет на свете страны, кроме, пожалуй, Канады и США, где футбол бы не занимал первоочередное место среди всех спортивных состязаний. Спорт номер один привлекает к себе внимание ни много ни мало миллиардов поклонников по всему миру. И тем более кажется странным, что некоторые из них ходят на футбольные матчи не из-за техничной игры, красивых комбинаций или великолепных голов, а ради возможности хорошенько подраться с болельщиками «вражеской» команды.

Узнать всё, что скрыто: скандалы, интриги, расследования.Футбольное боление, или поддержка «своей» команды возникла, наверное, одновременно с самим футболом. И такое же древнее явление – футбольный фанатизм: «активное боление» или «хулиганство». В середине XIX века, ещё до разработки свода футбольных правил, драки между болельщиками, да и самими футболистами были не редкостью. Впрочем, стычки на поле объяснялись именно отсутствием правил поведения на поле. После отделения футбола от регби, все грубые приёмы остались именно в последнем. Футбол же стал распространяться по миру как игра для образованных людей – ведь футбол по странам Европы и Америки развозили английские инженеры и рабочие, а обе эти профессии требовали в начале XX века довольно высокой квалификации и качественного образования. Ещё примерно пятьдесят лет футбол оставался таким, и культура боления была во всех странах развита одинаково высоко. Исключение составлял лишь небольшой процент сельского населения в Англии, где послефутбольные драки были обычным явлением, но это не выходило за рамки локальных традиций, вроде русского «стенка на стенку».

Всё изменилось в шестидесятые годы, когда массовые фанатские драки стали весьма частым явлением. Впереди планеты всей была Англия – страна-родоначальница футбола. Именно там «игра миллионов» превратилась в предлог для массовых драк молодёжи. Первые столкновения болельщиков не носили организованного характера, и были в какой-то мере случайными. Но со временем фан-движение стало более упорядоченным, появляются первые «фирмы» — организованные объединения фанатов. Первыми фирмами были «Zulu» (фаны «Бирмингем Сити»), «Headhunters» («Челси»), «The Suicide Squad» («Бёрнли») и «Urchins» («Ливерпуль»). Основным их занятием было сопровождение своей команды в ходе чемпионата Англии – в основном с целью драк против фанатов противной стороны.

«Золотые шестидесятые» и возникновение фанатского движения

Почти сто процентов футбольных хулиганов шестидесятых составляет рабочая молодёжь с городских окраин – с минимальным образованием, тяжёлой однообразной работой (докерами, грузчиками или разнорабочими), минимумом зарплаты и без социальной поддержки. В шестидесятые годы на Англию обрушился финансовый кризис – прямой результат политики партии консерваторов, игнорировавших интеграцию в европейскую экономику. В условиях кризиса молодёжь, которой было в стране особенно много (прямой результат послевоенного демографического бума), попала в разряд второстепенных вопросов в политике правительства, и стала никому не нужна. Не имея никакой возможности для выхода из нищеты, молодые докеры протестовали единственным для них возможным способом – «оружием пролетариата». Их настроения были в основном аполитичны, так как позиции социализма в Англии традиционно слабы, но носили антикапиталистический характер. Рабочее происхождение фанатов наложило отпечаток и на их внешний вид – именно в то время сложился образ классического футбольного хулигана – крепкие рабочие ботинки, грубые брюки с подтяжками, докерские куртки, коротко стриженые волосы.

В шестидесятые годы проблема фанатов впервые появляется в прессе. Но подаётся она совсем не как невыносимое положение английской молодёжи, которой некуда податься с городского дна. В английской печати фанаты изображаются как агрессивные, неуправляемые подростковые массы, имеющие чёткую антисоциальную направленность. Были даже попытки подать фан-движение как провокацию агентов КГБ! Всё это, естественно, не только не помогло решению проблем молодёжи, а ещё больше усугубило её положение, поскольку фанатские группы стали подвергаться травле со стороны СМИ.

В это же время проявляются первые связи фанатов со скинхед-движением. Следует пояснить, что изначально субкультура скинхедов отнюдь не являлась националистической и расистской, а была популярным в среде рабочей молодёжи культурным движением, чисто пролетарским по своей сути – не копировавшим какие-то элементы «культуры мажоров», а, наоборот, старавшимся подчеркнуть своё рабочее происхождение. Отсюда и «рабочий стиль» в одежде, и «напиток пролетариата» — пиво (в отличие от химической наркоты «золотой молодёжи), и пролетарский же вид спорта – футбол. И музыку скинхеды предпочитали «от бедных для бедных» — в основном ямайский регги.

«Ревущие семидесятые» и выход на международную арену

В семидесятые годы происходит развитие и упрочнение фанатских движений как в Англии, так и в остальной Европе. Происходит раскол английских фанатов по политическим признакам и первые международные столкновения. Семидесятые и восьмидесятые года стали расцветом английского футбольного хулиганства.

В середине шестидесятых фанатов используют в своих целях английские левые. Пользуясь славой «рабочей» и «социалистической» партии, лейбористы получают от молодёжи поддержку на выборах 1964 года, и приходят к власти. Но за шесть лет своего правления ими не было предпринято никаких попыток облегчить жизнь молодых англичан, наоборот – лейбористами принимаются все меры к прекращению околофутбольных беспорядков силовыми методами. Что, естественно, ведёт к горькому разочарованию молодёжи в социалистических партиях. Этим начинают активно пользоваться возникающие в начале семидесятых ультраправые организации, такие, как Британский национальный фронт. Обманутые лейбористами фанаты начинают постепенно присоединяться к правым партиям.

К этому добавляется начавшаяся в семидесятых годах миграция на Британские острова пакистанцев и индусов, покинувших родные страны из-за индо-пакистанского конфликта 1971 года. Вновь пришедшие к власти в 1970 году консерваторы выступают с политикой поддержки мультикультурализма, и пакистанские гастарбайтеры начинают занимать рабочие места, вновь появившиеся после кризиса 60-х, столь необходимые британской молодёжи. Это толкает всё большую часть фанатов на сторону ультраправых, где всё чаще появляются откровенно националистические лозунги. Меняется и культура фанатов-скинхедов – из неё выделяется направление бонхедов (букв. «костяных голов») – неонацистов.

К этому времени относятся первые международные контакты фанатских группировок. Успешная игра английских клубов в еврокубках – победа «Ливерпуля» в Кубке УЕФА (в 1973 и 1976 годах) и Кубке чемпионов (1977 и 1978) – привлекала всё больше и больше внимания англичан к континенту. Впервые с английскими фанатами Европа столкнулась в 1973 году, на матче «Фейеноорд» (Роттердам) – «Тоттенхэм хотспур» (Лондон). Несколько сотен британцев устроили драку с болельщиками хозяев прямо на стадионе, в ходе которой были сожжены тысячи пластиковых кресел. Пример оказался заразителен: за несколько следующих лет в Голландии и соседних Германии и Франции самообразовались несколько десятков фирм крупнейших клубов. Но, в отличие от Великобритании, континентальное фан-движение вначале не носило острый социальный характер. Первые объединения болельщиков «по английскому образцу» стали данью моде. Европейская молодёжь предпочитала протестовать другими, пусть и весьма схожими, способами – как пример можно привести студенческие мятежи 1968 года во Франции.

В 1982 году в Испании состоялся Чемпионат Мира, во время которого местные болельщики столкнулись с британской фанатской культурой. Самые жестокие драки произошли в Бильбао, где англичане дебоширили как на стадионе «Сан Мамес», так и в городе. Кастильцы, баски, каталонцы и галисийцы, проживающие в Мадриде, Барселоне, Валенсии, Севилье и других городах, столкнулись с совершенно чуждым элементом футбольной культуры – насилием. Они неожиданно открыли для себя, что битва и ненависть могут вызывать острые ощущения. Сразу после ЧМ в Испании появились первые радикальные фанатские группировки. Практически все эти группы были политизированы – каталонские, галисийские и басконские фанаты являлись (и по сей день являются) сторонниками сепаратизма, а столичные хулиганы исповедуют идеологию фашизма – что позволят им находиться в хороших отношениях с итальянскими фашистскими фирмами, в основном римскими – коими, например, являются болельщики «Лацио».

«Лихие девяностые» и развитие европейского фан-движения

Девяностые годы стали периодом расцвета для контитентальных фанатских группировок. Вместе с «ветром перемен» Европе получила и огромное количество проблем социального толка. Поддержка правительством Франции политики ассимиляции мигрантов, и огромное количество восточноевропейских и турецких гастарбайтеров в Германии вызвали ответную реакцию у самой политически активной части населения – молодёжи. Французские фанатские фирмы получили приток единомышленников – причём, как ултьтраправые, так и ультралевые. Неонацистским группировкам Булони, Лиона, Марселя и Парижа успешно противостоят антифашистские фирмы Бордо и Сен-Этьена. Отдельно стоят фанаты-сепаратисты футбольного клуба «Ренн», выступающие за независимость Бретани. Сепаратистские тенденции имеют также фанаты «Милана», президент которого Сильвио Берлускони является по совместительству председателем «Лиги Севера» — итальянской сепаратистской организацией. Фанаты «Торино» симпатизируют коммунистам, и на их баннерах красуется Эрнесто «Че» Гевара.

В целом, можно с уверенностью говорить, что фанатские группировки «старой Европы», в отличие от английских, имеют в качестве своей основной идеологии реваншизм и патриотизм – вывешивая на матчах баннеры с портретами Франко, Муссолини и Петэна, болельщики явно ностальгируют по временам сильной власти. Этим они показывают своим правительствам, что нынешний период их истории – ничто по сравнению со славным прошлым. И на подобной ностальгии очень хорошо играют праворадикальные организации всех мастей, фактически используя фанатов в своих целях.

Ультаправые тенденции в это время прослеживаются и у английских фанатов, хоть и не так сильно, как на континенте – сказывалась традиционная для английских болельщиков аполитичность. Но именно в девяностые появляется знаменитая «Combat-18», террористическая праворадикальная группа нацистского толка. Почти сразу же они сливаются с группировкой «Headhunters», поддерживающей «Челси». Основными их соперниками становятся болельщики «Тоттенхэма», которые имеют прозвище «Jews» (евреи) – таким образом, вносится раскол между ранее единым фронтом футбольных фанатов. Это вполне оправдано с точки зрения как ультраправых организаций, так и английского правительства – фанаты стали слишком мощной и плохо прогнозируемой силой.

Поэтому власти взялись за проблему хулсов серьёзно – и опять, не устраняя причины недовольства молодёжи, а начав репрессии против фанатских групп. Применялось самое совершенное оборудование – камеры на стадионах, фиксирующие каждого прошедшего внутрь человека. В случае если он оказывался занесён в полицейскую базу данных, полицейским оцеплением проводилась процедура захвата. Лидеры группировок подвергались преследованию даже за пределами стадионов: полиция использовала все доступные средства, чтобы установить за ними постоянное наблюдение. С помощью перехвата телефонных разговоров отслеживались фанатские группы, собирающиеся перед играми, и блокировались силами отрядов полиции. За проявление дискриминации представителей национальных и сексуальных меньшинств на стадионах болельщики наказывались сроком до трёх лет. Всё это привело к упадку английского фанатизма – пальму первенства по злости и свирепости у британцев перехватили восточно- и южноевропейцы.

«Буря с востока» — когда ненависть сильнее азарта

Среди европейских фанатов, даже на фоне англичан, греки считаются совершенно отмороженными. Побоища со смертельным исходом, с использованием арматуры, ножей и цепей практикуются греческими хулиганами уже достаточно давно. Самыми же опасными из греков считают фанатом «Олимпиакоса», клуба из Пирея, афинского порта. Их битвы с «Панатинаикосскими» фанатами подаются как борьба бедных районов против богатых – впрочем, на самом деле никакой разницы между первыми и вторыми нет, и неоправданная жестокость ничем не объяснима.

Репутацией «бешеных» пользовались также и сербские болельщики: в девяностых вплоть до войны 1999 года каждое столкновение между фанатскими группами уносили несколько жизней. В войнах начала 90-х основу Сербской Добровольческой Гвардии составила фирма «Делие» (ФК «Црвена Звезда») во главе с Желько Ражнатовичем – знаменитым «Арканом». Фанаты участвовали в боях в Сербской Крайне и Республике Сербской, осаждали Сараево, попутно расправляясь со своими старыми врагами из противоборствующих фирм. Но после убийства Ражнатовича и завершения войны 1999 года сербские фанаты поумерили пыл, и смертельные побоища прекратились. Нынешняя идеология сербских фирм – реваншизм и ностальгия по временам Югославии.

Но самыми свирепыми в Европе по праву считаются турецкие фанаты. Надо сказать, что традиции футбольного хулиганства Турции очень стары – первые схватки турецких болельщиков со смертельным исходом были зафиксированы в 1911 году, между болельщиками «Галатасарая» и «Фенербахче». Турецкие фанаты, и в частности, фирма «Ультраслан» (поддерживающая «Галатасарай») считаются во всей Европе персонами нон грата – из-за частых убийств болельщиков противостоящих команд. В драках турки используют длинные саблеобразные ножи – в 2000 году такими ножами были зарезаны двое фанатов английского «Лидса». Да и в столкновениях между собой турки проявляют максимум жестокости, невиданной в Европе. Особенно не любят турецкие фанаты немцев, которых обвиняют в притеснении своих соотечественников в Германии. Ни о какой социальной подоплёке подобной жестокости говорить не приходится – никаких объяснений такому поведению своих фанатов турки дать не могут.

Выводы и перспективы

Фанатское движение зародилось прежде всего как борьба рабочей молодёжи за свои права. Из-за нежелания английского правительства хоть как-то решить проблемы молодого поколения, такая борьба приняла самые жесткие формы. Постепенно в болельщицкую среду стали проникать ультраправые настроения, умело распространяемые националистскими организациями. Но вместо того, чтобы спасти свою рабочую молодёжь, англичане продолжают действовать жестокими методами, видимо, считая, что лучшее лечение для больного тубёркулёзом – месяц-другой карцера. Подобная недальновидность толкает в ряды ультраправых организаций всё больше и больше молодых людей, приближая страну к революционному взрыву. В континентальном же европейском фанатизме нашли отражение мечты значительной части молодёжи о твёрдой власти и «славных днях прошлого». Сегодня с уверенностью можно сказать, что по количеству и идеологии фанатов можно прямо судить о настроении в обществе. И, судя по всему, настроение европейской молодёжи весьма расходится с официальной политикой их правительств.


Фотогалерея«Правые» фаны.«Лацио»
Они же
Мадридский «Реал»
Снова «Сливочные»
«Мазервелл»
«Глазго Рейнджерс»
Англичане-болельщики сборной
«Левски» София
«Партизан» Белград, фирма «Гробари»
«Динамо» Загреб


… и их «левые» и прочие коллеги«Стад Ренн»

Снова бретонцы
Каталонцы (не буду врать, какие именно)
АЕК Афины
«Црвена Звезда» Белград, фирма «Делие»
А это уже московский «Спартак»

А также рекомендую ознакомиться с «Фабрикой футбола» Джона Кинга. И, да, книга лучше :)

Узрев создание давно желаемого блога, спешу присоединиться и также начать выкладывать на сем полюбившемся мне ресурсе свои статьи. Изначально они представляли собой краткие лекции-выступления и носили научно-популярный характер, потому прошу прощения за недостаточную академичность сего повествования.
Начать хочу с истории о том, как на Руси появился первый промышленно производимый символ образования и науки – книги.

Читать дальше →

На сегодняшний день проблема локального сепаратизма стоит перед Европой как никогда остро. Курс на равенство возможностей для всех европейцев приводит к росту национализма среди «малых народов», не имеющих собственных национальных государств – таких, как Шотландия, Каталония или Бретань. Но на самых видных местах – и по накалу страстей, и по методам борьбы – стоит самый бедный и самый маленький из европейских департаментов Франции – остров Корсика.
Читать дальше...Корсика издавна была местом смешения народностей. «Коренные» корсиканцы принадлежали к иберийской языковой семье, но очень быстро были «окультурены» соседями-этрусками. Затем остров пережил несколько волн финикийской, а потом и карфагенской колонизации. В ходе Пунических войн Корсику передали Римской республике, под властью которой остров по-настоящему расцвёл – на нём насчитывалось тридцать три города «окружённых каменными стенами». Впрочем, корсиканский сепаратизм впервые проявился уже тогда: семь лет (с 236 по 230 гг. до н.э.) после переподчинения Риму корсиканцы сопротивлялись новой власти. Однако, остров был полностью замирен, и стал добропорядочной частью сначала Республики, а затем Империи.

Но, с упадком Рима, естественно, пришли в упадок и все остальные части государства. Вторжения сухопутных варваров — вестготов и германцев — обходили остров стороной, пока не появились мореплаватели-вандалы. Разграбив в 455 году Вечный город, они захватывают и Корсику, как удобный плацдарм для нападений на Европу. В 533 году полководец Юстиниана Великого Велизарий в ходе Вандальской войны уничтожает королевство вандалов, и Корсика по договору переходит под руку готов. В 754 году островом овладевают франки Пипина Короткого, а через сто лет – арабы. В IX веке Корсика многажды переходит из рук в руки: за остров борются Тосканское герцогство и Итальянское королевство. Все эти завоевания, конечно же, наложили глубокий отпечаток на менталитет корсиканцев, сделав его по-настоящему гордым и непредсказуемым.

Окончательно свою географическую и культурную принадлежность Корсика обретает в 1051 году, когда островом завладевают пизанцы адмирала Джакопо Чурини. С тех пор и до XVIII Корсика являлась частью Италии – население говорило на языке корсо – диалекте итальянского, а землями на острове владели преимущественно итальянские дворяне. Надо сказать, что уже в XI веке проявились ещё две корсиканские черты: постоянная борьба многочисленных партий и группировок и борьба северной и южной частей страны – власть на севере держал представительный орган из пятнадцати наследственных капорали, а южной частью владели графы Чинарка, Истрия, делла Рокка и др. Как мы позднее увидим, эта постоянная борьба кланов будет продолжаться на протяжении всей дальнейшей истории Корсики.

В 1077 году корсиканцы признают своим правителем Папу римского, но итальянские светские правители не оставляют надежд на возвращение острова. В 1090 году Урбан II передаёт земли Корсики под управление Пизанского епископата (г. Пиза входил некоторое время в состав Папской области). Папа Иннокентий II, потакая претензиям Генуи разделяет остров между генуэзцами и пизанцами, и в результате войны между двумя этими государствами 1195 года Корсика целиком подчиняется Генуэзской республике.

Всё четырнадцатое и пятнадцатое столетия Корсика была погружена в пучину борьбы разных группировок. Гвельфы воевали с гибеллинами, Генуя – с Пизой, а на Корсике боролись, каждый на своей стороне, граф Маласпина (Север) и граф де Чинарка (Юг). В конце концов, папа Бонифаций VII официально увенчал титулом Rex Corsicae короля Хайме Арагонского, в надежде на скорое искоренение анархии. Но надежды не оправдались – даже после арагонского вторжения и формального подчинения острова на Корсике продолжалась борьба кланов, к которым ещё и добавилась проарагонская партия. В 1387 году группа уставших от войны баронов и капорали предлагает генуэзцам формальное подчинение острова, с выплатой регулярной дани. Но это привело лишь к новому витку смуты: началась полномасштабная война между Генуей, Арагоном и Святым престолом. Арагонцы ушли с острова лишь в 1450-х, когда по предложению Коммуны Терра (Север Корсики) остров целиком был продан «Банко де Сан-Джорджио». Как видно, итальянские банки того времени были настолько могущественны, что могли покупать целые острова со всем населением и имуществом.

Продажа острова генуэзскому банку вызвала небывалую волну сопротивления со стороны южных баронов, которых лишали крупной части доходов. Мятеж подавляли (попутно объявляя себя владетелями острова) такие люди, как миланский герцог Франческо Сфорца и генуэзский дож Томассино ди Кампофрегозо. В 1550-х Корсику захватил и удерживал французский офицер корсиканского происхождения Сампьеро Корсо (сам остров был объявлен французским владением, и возвращён лишь при посредничестве Англии).

После восстания Сампьеро на Корсике наступили почти два века «мирной» жизни. Мирной в кавычках – потому, что война партий и кланов не прекращалась ни на минуту. Генуэзская партия боролась с французской, и обе они – с национальной. Страдали от этого в основном крестьяне, нещадно обираемые сторонниками всех группировок.

Апофеозом междуусобной борьбы стали два мятежа середины XVIII века – восстание барона Нейгофа, провозгласившего себя королём Корсики, и мятеж Паоли. После них генуэзцы решили, что обладание мятежным островом приносит одни убытки, и от него надо избавляться. Заинтересованность судьбой Корсики проявила Франция, бывшая к тому же стратегическим партнёром североитальянских государств. В 1768 году Корсика была продана, и вошла в состав Французского королевства. Французские войска довольно быстро очистили остров от мятежных сеньоров, и установили краткий мир – вплоть до 1789 года, когда, воспользовавшись революцией в Париже, на Корсику вернулся лидер повстанцев Паскуале Паоли, вновь провозгласивший Корсиканское королевство. Паоли опирался на англичан, и даже на короткое время входил вместе с островом в состав Британской империи. В 1796 году Корсика была окончательно передана Франции.

Сопротивление французскому владычеству, однако, продолжалось всего три года. Причин этому две: первая – смерть Паоли, и вторая – приход к власти Наполеона Бонапарта. Корсиканцы, при всём своём несдержанном и гордом характере, обладают каким-то невероятным чувством гордости за своих национальных героев. А Наполеон, став вначале Первым консулом, а затем и Императором, безусловно таким был. Кроме того, семейство Бонапарте и без того обладало на острове огромным политическим влиянием, и смогло стабилизировать ситуацию. А, учитывая, что и Наполеон III тоже был в какой-то мере корсиканцем, и во времена Второй империи остров жил в общем-то мирно — не считая обычаев кровной мести, которые свято соблюдались на протяжении многих веков.

Вновь корсиканский нрав стал проявляться только в годы Великой депрессии. Ударивший по всему миру кризис отразился и на корсиканских рыбаках, которые стали всё больше втягиваться в контрабандную торговлю. Постепенно просыпалось и национальное самосознание, первым предвестником которого стал писатель и политик Петру Джоваччини. Автор поэм Musa Canalinca и Rime notturne был сторонником итальянского ирредентизма и пламенным поклонником Муссолини. Джоваччини сражался добровольцем в Эфиопии и Испании, где получил Бронзовую медаль. Преследуемый на родине, он скрывался в Италии до 1942 года, когда остров был оккупирован по согласию с вишистским правительством. Но губернатором Корсики Джоваччини пробыл ровно год – после высадки союзников в Италии и смещения Муссолини остров вновь перешёл в руки законных владельцев – Свободной Франции. Джоваччини был схвачен и заключён в тюрьму.

Очень сильный удар по самосознанию корсиканцы получили во время распада французской колониальной империи. Корсиканцы составляли достаточно большую часть колониальной администрации (20%, при 1% численности населения Корсики в Метрополии), и распад колониализма вынудил многих из них вернуться на родину. Во время Алжирского кризиса Корсика была единственным департаментом Франции, поддержавшим колонистов и армейские части в их требовании. После паления режима Четвёртой республики, и окончательной независимости всех колоний, на Корсику переселили большое количество репатриантов, которые к 1965 году составили четверть населения острова.

В шестидесятые года появляются первые сепаратистские движения корсиканцев, такие, как Аксьон Режьоналист Корсикэн (ARC) или Корсиканский национальный фронт. Они были основаны корсиканскими интеллектуалами, выступающими за культурную и языковую автономию, и их первоначальные требования отнюдь не включали в себя политической независимости Корсики. Однако отказ французских властей прислушаться к их требованиям, и их курс на поддержку репатриантов (которым по линии Общества сельскохозяйственного развития Корсики (SOMIVAC) предоставлялось множество льгот, недоступных обычным корсиканцам) озлобил эти движения, что привело к их радикализации. Группа наиболее радикальных деятелей ARC призвала к активным действиям, и 21 августа 1975 года отряд из двух десятков вооружённых активистов во главе с лидером ARC Эдмоном Симеони окопались в пещере Депей к востоку от города Алерия. Таким образом они протестовали против захвата земель со стороны репатриантов. Министр внутренних дел Франции Мишель Понятовский не захотел прислушаться к мнению сепаратистов, и через несколько дней их выбили оттуда силами двух тысяч жандармов, причём в ходе столкновения было убито двое служителей закона. На следующий день ARC было запрещено, что привело к вооружённому столкновению в Бастии. Эти события стали началом партизанской войны корсиканских сепаратистов, продолжающейся по сей день.

4 мая 1976 года бывшие члены ARC основали Национальный фронт освобождения Корсики (FLNC), который сразу же заявил о себе сериями взрывов в общественных местах. 17 июля по казармам жандармерии был нанесён ракетно-миномётный удар с использованием американских гранатомётов M79. Последний факт дал основания подозревать FLNC в связях с ливийцами (где оставалась масса американского оружия), либо с другими террористическими организациями Европы – такими, как IRA. В сентябре того же 1976 года началась настоящая охота за высокопоставленными французскими чиновниками, которых взрывали и расстреливали в автомобилях.

В 1977 году на ряд объектов FLNC было совершено нападение другой террористической группы, которая назвала себя FRANCIA (Front d'Action Nouvelle Contre l'Indépendance et l'Autonomie) и выступала против независимости Корсики. В ответ на эти нападения террористы FLNC разрушают взрывом железнодорожную станцию Бастия и телестудию в Серра-ди-Пиньо. В декабре 1978 года вновь были атакованы казармы жандармерии, на этот раз с применением тяжёлых пулемётов.
Финансируемые вначале корсиканским населением из числа своих сторонников, террористы постепенно потеряли поддержку большинства. Решение экономических проблем пришло достаточно быстро и естественно: источником средств для FLNC стали рэкет, грабежи, торговля оружием и контрабанда. Теперь сепаратисты мало походили на ирредентистов Джоваччини или интеллектуалов ARC. Было решено «перенести боевые действия на территорию врага», и 10 апреля 1979 года в Париже взорвались три банка и здание суда. 6 мая были взорваны ещё два десятка банков, позже было совершено нападение на охрану посольства Ирана. Чтобы придать своим действиям окраску политической борьбы, сторонниками Фронта были проведены акции поддержки в городах и сёлах Корсики. Арестованные террористы заявляли о своём статусе политзаключённых, в чём их поддерживали IRA, бретонские и басконские националисты.

На время проведения президентских выборов Миттерана FLNC объявили о прекращении огня «в надежде на перемены по отношению к Корсике». Но это не принесло желаемых результатов ни одной из сторон, более того – внутри Фронта начались распри. Наибольшие вопросы вызвало предложение некоторых радикалов о торговле наркотиками. В конце концов победила точка зрения «на войне все средства хороши», и к своим пунктам дохода Фронт прибавил ещё и драгдилерство. 19 августа 1982 года FLNC провёл свою наиболее впечатляющую и кровавую акцию – одновременно были взорваны 99 правительственных зданий по всей Франции.

Новые распри среди членов Фронта пришлись на начало 90-х. Хорошо нажившись на поставках албанского героина во Францию и Испанию, и оружия в Югославию многие корсиканские террористы стали довольно состоятельными (и, соответственно, влиятельными) людьми. Фактически, FLNC поделился на несколько мафиозных кланов, каждый со своей территорией и мини-армией. Начавшиеся межклановые «разборки» очень сильно напоминали борьбу корсиканских сеньоров в средневековье. В середине 90-х фракция Canal-Habituel призвала к прекращению огня и переговорам с французским правительством, на что фракция Canal Historique потребовала немедленного начала нового «наступления». В 1998 году был убит префект Корсики Клод Эриньяк, и это вызвало такой широкий резонанс, что FLNC даже отрицал свою причастность к этому. Начиная с 1999 года расколы, междоусобицы, вендетты стали обычной практикой Фронта.
В новом веке, несмотря на снижение масштабов терактов по сравнению с 70-ми, FLNC продолжает действовать. Фронту удалось провести ряд успешных атак, включая бомбардировки военных обьектов в Лумио в 2002-м, взрывы ряда гостиниц в Марселе в 2004-м и ракетных обстрелах множества казарм в 2007-м. В начале 2009 года FLNC официально объявил о своём воссоединении, а это значит, что Францию ждёт новая волна террористических акций. Разумеется, мнение простых корсиканцев «борцов за свободу» не интересует.

Корсиканские «борцы за независимость»

Немного тематической музыки

Сим полукреслом мастер Гамбс начинает публикацию своих старых статей с портала eastwest-review.com, ныне покойного, по проблемам европейского сепаратизма (и другим тащемта). Начнём с моей любимой Бретани, пожалуй, так как она была написана и опубликована первой.



Европейский сепаратизм: БретаньЛокальный сепаратизм во Франции не ограничивается одной Корсикой. Очень сильные позиции имеет сепаратизм бретонский, охвативший сразу несколько французских департаментов. Но сепаратизм Бретани радикально отличается от корсиканского, во-первых, своим гораздо более мирным характером, и, во-вторых, особенной средой распространения – более восьмидесяти процентов бретонцев не знают бретонского языка, тем не менее, ощущая себя именно бретонцами, а не французами.

Бретань является по многим параметрам уникальным регионом. Достаточно сказать, что это единственный регион Франции (кроме заморских владений) с нефранцузским (негерманским по происхождению) населением. Четыре департамента, официально образующих эту область (и ещё один неофициально туда входящий), населены тремя миллионами человек – почти все они являются бретонцами. Множество бретонцев проживают также и в других регионах Франции, в Аргентине и Канаде.

Древняя Арморика была завоёвана Цезарем в пятом десятилетии до н.э. силами пяти легионов и многочисленного флота. Кельтское население отличалось весьма буйным нравом, и не раз восставало против римского владычества – например, в 52 г. до н.э., когда случилось общее восстание кельтов под руководством Верцингеторикса. Но когда территория современной Бретани стала перевалочной базой для римского вторжения на британские острова, полуостров постепенно интегрировался в римский мир. Три столетия в составе империи привели Арморику к процветанию и покорности.

С началом распада Римского государства на Арморику, как на пограничную территорию, стали нападать варвары. Уход легионов из Британии привёл к дероманизации бриттов тамошнего кельтского населения и усилению натиска соседей: пиктов с севера, скоттов из Ирландии и саксов из Германии. С V по VI века количество пришельцев с континента возрастает в геометрической прогрессии. Становится ясно, что вытеснить саксов обратно в Германию уже невозможно, несмотря на яркое и героическое сопротивление бриттов во главе с легендарным королём Артуром. С V века начинается миграция больших групп кельтов на континент, в ближайшую Арморику, почти пустую от постоянных набегов саксов. Конан Мериадок, легендарный герой и предводитель кельтских легионеров римской армии якобы первым обосновался на континенте в 388 году. Как бы то ни было, к моменту появления франков большинство бриттов переселяется в Арморику и даёт ей новое имя – Бретань. Себя они называют бретонцами.

Пипин Короткий, отец Карла Великого захватывает часть земель бретонцев, и организовывает там Бретонскую марку. Одним из первых маркграфов Бретонских был знаменитый Роланд. После его гибели в Ронсевальском ущелье (778 г.) происходит несколько восстаний. Карл Великий и его сын Людовик Благочестивый ведут с бретонцами постоянные бои, и, в конце концов, Людовик даруют бретонцам автономию, поставив во главе марки их земляка Номиноэ. Но после смерти императора бретонцы, пользуясь смутой и борьбой трёх наследников за трон, объявляют о своей независимости. Карл Лысый, первый король Франции, дважды вторгается в Бретань, и дважды терпит поражение. Бретонцы настолько усилились, что провозгласили свою землю королевством.

Правда, ненадолго: присоединив франкоязычные земли и попав под влияние французской культуры, Алан Барбетрот в 938 году надевает всего лишь герцогскую корону. Активно участвуя во внешней политике, бретонцы становятся участниками первого Крестового похода. В середине XII века Бретань на короткое время входит в состав империи Плантагенетов Генриха II. В 1341 году, во время Столетней войны страна, разорванная династической борьбой, становится пешкой в войне Англии и Франции. Борьба де Блуа и де Монфоров заканчивается победой последних, но поражение англичан в Столетней войне ставит Бретань в зависимость от Франции. Это особенно выгодно Парижу, так как бретонцы – прирождённые моряки, в отличие от сухопутных французов.

Не желая быть поглощёнными Францией, бретонцы пытаются лавировать между французами, англичанами и бургундцами, не присоединяясь ни к одной из сторон. В битве при Сен-Обин-дю-Кормье 28 июля 1488 года Бретань терпит поражение, и входит в династическую унию с Францией, на положении младшего партнёра. Агония герцогства продолжается до 1532 года, когда Штаты Бретани под дулами французских мушкетов ратифицируют вхождение Бретани в состав Франции. Бретонцы сохранили собственный парламент, который, тем не менее, находился на вторых ролях, и занимался исключительно финансовыми и налоговыми вопросами.

В составе Французского королевства Бретань не раз поднимала мятежи. Но, как правило, они были вызваны не стремлением обрести независимость, а недовольством знати против отмены привилегий или повышения налогов. К тому времени бретонское дворянство и духовенство полностью офранцузилось, и перестало воспринимать себя как часть бретонской культуры. Да и само понятие культуры Бретани, которая лишь частично сохранилась в народе, остаётся неизвестным французским деятелям Просвещения. Для рядовых же французов бретонцы были тёмными крестьянами из «медвежьего угла» — даже несмотря на то, что флот традиционно комплектовался уроженцами Бретани.

Наиболее сильно бретонский менталитет в эпоху Нового времени проявился во время Вандейского восстания 1793 года. Так вышло, что защитить французскую корону встали её позавчерашние противники – бретонцы. Консервативно воспитанные крестьяне из южных районов Бретани составили основу повстанческой армии, а Нант, одна из бретонских столиц – центром восстания. По другую сторону фронта, в Париже, собирался «Клуб Бретон» — совещание депутатов от бретонских департаментов. Но так как все они были представителями галлизированного дворянства, то и никаких вопросов о национальном суверенитете не поднималось.

Но одновременно с войнами и революцией проходили и другие процессы. Начало XIX века было ознаменовано рождением романтизма в культуре и искусстве, который достаточно быстро охватил европейские умы. Во Франции романтизм вылился в том числе и в растущий интерес к фольклору, народным традициям и местным языкам. Большое количество энтузиастов из числа интеллигенции и буржуазии приступили к изучению истории и культуры Бретани. Главными достижениями являлись стандартизация письменного бретонского языка и составление сборников народных сказаний, подобных Калевале. В 1805 году императором Наполеоном была основана Кельтская Академия, которая изучала бретонский язык уже профессионально. На протяжении XIX века создавалась литература и периодика на бретонском языке, интеллигенция Бретани переживает подъём (достаточно упомянуть, что бретонцем по происхождению был Жюль Верн). Однако это не была в полном смысле слова национальная интеллигенция – все её представители чувствовали себя в первую очередь французами.

Первые политические местные организации, которые ставили своей целью в том числе и независимость, появляются лишь в начале XX века – в 1900 году была основана Социалистическая федерация Бретани, а в 1904 – выходит в свет Национальная конституция Республики Бретань, за авторством Лионеля Радигэ. В 1911 году Камилла ле Мерсье д’Эрм основывает первую бретонскую политическую партию — Parti nationaliste breton (Бретонская национальная партия), которая быстро консолидирует силы бретонцев-патриотов.

Первая мировая война на какое-то время оттесняет все прочие заботы на второй план. В боях погибает больше половины мужского населения Бретани от 20 до 40 лет – судя по всему, бретонцы чаще других сражались в первых рядах. В послевоенное время по всей Франции распространяется чувство национального единения, и регионализм оказывается в упадке. Постепенно количество носителей бретонского языка снижается, однако новое поколение бретонских патриотов действует гораздо активнее прежнего – помимо возрождения бретонской живописи и народного ремесла появляется первая террористическая группа – Ar Gwenn-ha-du («Чёрный и белый» — гербовые цвета Бретани). В 1932 году «чёрно-белые» активисты взрывают памятник, посвящённый объединению Бретани и Франции, и проводят несколько терактов на железной дороге.

В то же время создаётся огромное количество бретонских национальных партий и союзов. Часть из них ведёт исключительно просветительскую работу, но другая часть занимается только политикой. Их политические взгляды эволюционируют от простого консерватизма к таким популярным идеологическим течениям, как пацифизм, федерализм, интернационализм, анархизм. Самая старая и самая влиятельная партия, PNB, с 1932 года открыто поддерживает национал-социализм, даже несмотря на запрет официальных властей.

Вторая мировая война расколола надвое и бретонских патриотов. Сепаратисты открыто поддержали Гитлера, надеясь на послевоенную независимость. Их знамя было почти копией нацистского – красный флаг с белым кругом, в котором вместо свастики был изображён геральдический мех горностая (герб Бретани). Однако командующий оккупационными войсками во Франции генерал фон Штюльпнагель заявил, что для Германии бретонский вопрос давно уже решён и очевиден: поддержка культуры и языка Бретани, и отказ от помощи сепаратистам. В то же время Бретань была одним из центров Сопротивления: бретонцы прятали евреев и пилотов союзной авиации, за что многие из них подверглись репрессиям. Сегодня ветераны Сопротивления обеспокоены попытками бретонских националистов реабилитировать коллаборационистские силы, сотрудничающие с немецкими оккупационными властями.

Новый виток подъёма национального самосознания пришёлся на 60-70-е годы. Этому были причиной несколько факторов, одним из которых являлась возрастающая популярность бретонской музыки. Фолк-исполнители, такие, как Алан Стивелл или группа Tri Yann вызывали огромный интерес к изучению родного языка. Под давлением общественности в 1976 году французские власти снимают запрет на изучение бретонского языка, который начинает преподаваться во многих школах в качестве второго. И вместе с возрождением родной речи, бретонцы снова начинают политическую борьбу. Особенно много образуется левых и левоцентристских партий – Коммунистическая партия Бретани, Социалистический бретонский фронт. Самая крупная из бретонских партий – UDB, партия центристского толка, стоящая за предоставление Бретани расширенных прав, т.н. регионалисты. Члены UDB регулярно избираются в местные муниципальные органы, сама партия состоит в хороших отношениях с «зелёными». Следом за ней по численности и влиянию идут федералисты, сторонники федеративного устройства Французской республики, затем – роялисты (FBL), ультралевые (Breizhistance или Emgann) фиделевского толка и ультраправые (Adsav). Но все эти партии, как правило, чрезвычайно невелики. Основная причина их малочисленности – ограниченность аудитории: носители бретонского языка составляют едва ли 20% всего населения региона, из них в выборах участвует едва ли половина. На парламентских выборах 2009 года партия UDB получила 2,81% голосов – что не позволило ей перешагнуть пороговый барьер в 5%. Главная цель всех бретонских политических организаций на данный момент – воссоединение с Бретанью департамента Луар-Атлантик с древним бретонским городом Нант. Лозунг «44 = Breizh» (44 – номер департамента Луар-Атлантик в реестре) сейчас – самый популярный в Бретани.

Параллельно мирным организациям создавались и агрессивные. В 1963 году был основан Фронт освобождения Бретани (FLB), в 1971 году появилась Революционная армия Бретани. Их цель была предельно проста — полная независимость региона. Добиться своей цели эти группы пытались обычными для сепаратистов методами – терроризмом по отношению к «оккупационному режиму». Правда, бретонские террористы очень сильно отличались от корсиканских тем, что их атаки носили бескровный характер – FLB неоднократно заявлял, что не хочет проливать чью-либо кровь, чем заработал репутацию «улыбающихся террористов». После ряда полицейских операций и ареста лидеров террористических групп «боевые организации» перешли на более мягкие способы – граффити и вандализм. Нападению подвергаются дорожные знаки и вывески на французском языке. Но недавно террористы, похоже, взялись за старое. В апреле 2000 года прогремел взрыв в реннском «Макдональдсе», погибла женщина. Ответственность на себя взяла Революционная армия Бретани, в сотрудничестве с баскской группировкой ЭТА. А баски – известные мастера подрывного дела. Так что, вполне возможно, французской госбезопасности вскоре придётся бороться ещё и с бретонскими взрывами.

Фотогалерея:
Бретонские скины — Adsav
… и их противники — Emgann
44 = BZH


Ну и немножко музыки :)