Безумная мечта

В кругах, еще менее близких к здравому смыслу нежели почтенная публика, данный текст, вероятно, назвали бы квентой.



Посреди кантерлотского горного массива расположилась вальяжная Долина Незабудок – сочная, яркая и радостная земля травы и цветов, от природы не имевшая ни единого деревца и только лишь по периметру окаймленная густыми зарослями дикой ежевики. Прекрасное место для спокойного созерцания и душевного отдыха, исключительно из-за своей умеренной удаленности от городов не получившее признания в качестве отличной площадки для пикников и народных гуляний. К счастью, оное обстоятельство отнюдь не поставило крест на использовании данного чуда природы.
Итак, добро пожаловать на первое, самое старое, обширнейшее и престижнейшее во всей Эквестрии кладбище – пространство отдохновения десятков ушедших поколений поней, ежегодно принимающее тысячи их еще живых потомков, порой преодолевавших много миль ради возможности отдать дань уважения предкам. Ну и зачастую заодно устроить пикник — по остаточному принципу.
А потому нет ничего удивительного в том, что ныне, спустя полтора тысячелетия после заселения страны, благословенная лощина практически целиком представляет из себя великолепный музей под открытым небом, буквально набитый кажущимся бесконечным множеством памятников разных эпох и народов. «Простые» (на деле, сплошь и рядом до крайности вычурные и заковыристые) кресты из камня и металла, бюсты, семейные стены с барельефами, полные гипсовые статуи, литые изображения кьютимарок, мощно выглядящие мавзолеи и так далее и тому подобное – одним словом, настоящий кладезь живой истории для сотен приезжающих сюда «в сезон» студентов-архитекторов, художников, писателей и прочих «лиц, заинтересованных в нецелевом использовании погребальных площадей».
Ну и разумеется регулярно – примерно раз в год-полтора – тут обретают покой неудержимые приколисты, пишущие в своих завещаниях требования установить на надгробие зеркало вместо посмертного изображения или там расположить сад камней в виде не слишком-то соответствующего почтенному возрасту жеста. Распорядители никогда не возражали и не пытались спорить. В немалой степени из-за нежелания отягощать скорбящих родственников бессмысленными деталями или огорчать их сообщениями о никуда не годящейся по местным меркам фантазии почивших.
Ведь теперь тут растут деревья, семя которых изначально было заронено в специальный магический пузырь с телом покойного и в итоге выросшее буквально из чьего-то сердца – спасибо знаменитым сим обычаем Эпплам.
Примерно в десятке метров над землей парят пушистые белые облака, также скованные магией и таящие в себе останки бывших готовыми раскошелиться за «вечность в небе» пегасов.
По дорожкам деловито топают, перекатываются и скользят радостно окрашенные во все цвета радуги и полнящиеся богатыми непоседами сундуки, при встрече друг с другом церемонно приоткрывающие в салюте крышку.
Там и сям переливаются фиолетовым портальные трещины, слепят несуществующим боком двумерные надгробия, звякают десятками колокольчиков звуковые усыпальницы и пахнут жженым миндалем (в лучшем случае) сделанные из каких-то даже по местным меркам редких извращенцев гигантские ароматические свечи — кто бы знал, какая морока каждый раз заново поджигать их перед каждым большим наплывом посетителей.
В общем, воистину удивительно, на какие только выверты и задумки не пойдут пони, чтобы пусть и с того света, а всё же показать всему миру собственную сообразительность да удаль. Немалый же труд ухода за всем этим богатством к счастью в большей своей части ложится на магию. В меньшей же – на верных хранителей, чей большой благоустроенный целыми поколениями предшественников домик первым встречает всех гостей долины.
Семь династий кладбищенских дел мастеров последовательно сменилось на этом посту, однако нынешний владыка могил никак к ним не относился и более того – вообще не являлся эквестрийцем.
— Тот, — обычно просто по имени представлялся, с аккуратным поклоном снимая соломенную либо, по погоде, меховую шляпу, земной пони крайне подходящего профессии трупно-зеленого цвета. После чего поднимал на обратившегося к нему посетителя лучащиеся искренней доброжелательностью карие глаза и с едва заметным акцентом говорил. – Могильщик и распорядитель похорон. Я могу вам чем-то помочь?
Высокий, плотный, работящий, дружелюбный и даже весьма неплохо зарабатывающий иностранец имел бы все шансы стать первым парнем на лежащем в паре километров от кладбища горном селе – тем паче учитывая хроническое отсутствие тамошней рабочей молодежи на заработках в Кантерлоте – вот только была у сего со всех сторон приятного и добропорядочного молодого жеребца пара очевидно безобидных, однако всё равно крайне тревожащих окружающих странностей.
Во-первых: цепкий, какой-то постоянно измеряющий и будто бы делящий собеседника на части взгляд с особым вниманием на крупы – что на самом деле пусть не вполне прилично, но тем не менее довольно обыденно – и рога. И без того неловкая ситуация имела свойство многократно усугубляться в случае, если жертва осмотра осмеливалась поинтересоваться столь пристальным разглядыванием, потому как в этом случае едва ли не излучающий непосредственность иностранец тащил любопытствующего домой, дабы продемонстрировать ему «стену почета»: много-много посмертных глиняных слепков единорожьей гордости, за своим обилием также хранящихся в нескольких сундуках в подполе. Далее обычно следует пространная лекция о возможностях и перспективах их систематизации и стандартизации, сопровождающаяся постоянными предложениями поближе разглядеть, потрогать, а то и примерить особо выдающиеся экземпляры.
Но это забавное хобби не идет ни в какое сравнение со вторым, несравненно более трудозатратным, артистичным и жутким увлечением: скульптурой и резьбой по кости. Материалом для которого, разумеется, служат не какие-нибудь там скучные отходы сельского хозяйства, но непосредственно главное наполнение недр Долины Незабудок. Причем добывает их Тот в полной мере законно и в соответствии с подписанным контрактом – как-никак вверенное ему кладбище называется первым в Эквестрии отнюдь не только по причине престижности.
Цветущая земля скрыла десятки поколений самых разных существ. Останки, памятники, имена, и места захоронения большинства из них совершенно естественным образом окунулись в полное забвение – в то время как поток желающих проститься с солнцем (ну или, в редких случаях, наоборот не прощаться) в знаменитейшем мемориальном комплексе с годами только увеличивался. В итоге было принято решение об эксгумации всех лишившихся вследствие старости, по злому умыслу или из-за небрежения опознавательных знаков тел с последующей их утилизацией, продукты коей в свою очередь идут на удобрение лощины.
Поэтому, когда смотритель не ухаживает за вверенным ему царством мертвых, он копает в «диких» его областях, по итогам какового занятия мэрия ближайшей деревушки имеет обыкновения украшаться очередным устрашающим шедевром. Последним на данный момент там появился замечательный, с ног до головы покрытый резьбой (и кое-где стихами) павлин ростом с полтора пони, жестко стоящий на ногах-черепах и частично распущенном хвосте-бедрах, разнеся в сторону внезапно сделанные из крыльев крылья.
Сельчане уже давно завели обыкновение ходить к старосте с жалобами исключительно ради возможности поглазеть на грозящий в скором времени разрастись на всё здание «коридор ужаса» — открыто посещать давно оккупированные туристами экскурсии им почему-то казалось несколько неправильным.
Естественно, к детям оно не относилось – ребятня обожала Тота примерно с той же страстью, с каковой взрослые ощущали в его присутствии неуверенность. И конечно же вся поголовно таскала с собой сделанные им амулеты, кольца, свистки и дудочки, хотя с последними у мастера и не всё ладилось – могший за жалких пару часов покрыть самый тонкий рог витиеватым узором иностранец не ладил с музыкой, а потому более одаренные жеребята даже успели организовать небольшой бизнес на «настройке» (читай – рассверливании) инструментов сверстников.
К сожалению, несмотря на столь явные признаки хороших родительских навыков, кобылки постарше не спешили обращать на могильных дел мастера внимание – вернее, благосклонную его вариацию. Боязнь, заспинные перешептывания и незаметное перетекание на другой конец улицы лишь бы только не встречаться с распорядителем похорон определенно не способствуют каким-либо успехам на матримониальном фронте. Постоянная «ненавязчивая» реклама и даже неоднократные попытки очных ставок и «случайных» свиданий, предпринимаемые по понятным причинам отлично ладящими с иностранцем понями наиболее старшего возраста, до сих пор ни на йоту не приблизили жеребца к желаемому результату.
Впрочем, если говорить откровенно, то это как раз доброхотные старики и старушки жаждали во что бы то ни стало окрутить «завидного жениха», в то время как сам уроженец иных земель если и знал об их хитрых планах, то относился к ним разве только со здоровой долей юмора. Честно говоря, «одиночество» нисколько не тяготило зеленого жеребца – и без учета постоянно шныряющих туда-сюда посетителей у хранителя мертвых всегда есть с кем скоротать время: от довольно болтливых энергетических надгробий, несущих на себе отпечатки личностей почивших, до порой довольно игривых самоходных гробов.
Хотя даже будь он единственным вечным заложником самой что ни на есть истинной долины смертной тени, владыка могил не убоялся бы зла и не взалкал бы общения, ибо у него есть МЕЧТА. Яркая, сияющая, горячая как солнце и, увы, почти в той же степени недостижимая – однако вопреки всему греющая жеребца жарче тысячи очагов. С ней он встречал рассвет, ею освещал весь день вдохновением и с нею же смыкал веки вечером – хотя куда чаще задерживался далеко за полночь, будучи не в силах перестать думать о ставшей для него целой жизнью вожделенной цели.
Иногда любви действительно хватает лишь одного взгляда. И тотов случился в Кантерлоте. На празднике солнцестояния. Когда жеребец стоял в толпе таких же простолюдинов и также с замиранием сердца и ликованием ожидал чуда.
Оно не замедлило и не поспешило, придя точно в срок.
Селестия…
Страж упокоенных вздрагивал каждый раз, стоило только услышать это имя. Глаза мечтательно затуманивались, а тело само по себе начинало делать простые и очевидные, но такие плодотворные и страстные движения.
О тот круп! Огромный сияющий маяк, преследующий несчастного жеребца во снах и дразняще мигающий в каждом новом отрытом скелете – только для того, чтобы, издевательски мигнув напоследок, в следующий же миг оставить несчастного искателя с обыкновеннейшими костями. Череп! Большущий, симметричный, с великолепнейшим рогом из всех когда-либо существовавших под луной! Крылья!
В этот момент дитя иных земель обычно резко прекращало какие-либо разглагольствования и бегом отправлялось в мастерскую – под воздействием нахлынувшего вдохновения производить все те поглаживания, распил и заточку на вполне материальных костях, разумеется изо всех сил представляя на их месте возлюбленный набор богини.
Да: ему ничего не светит. Без вариантов. Слишком многое препятствует.
Принцесса уже живет больше тысячи лет и, судя по внешнему виду, проживет еще хотя бы столько же. Допустим несчастный случай, самоубийство или нападение врагов – разве же кто похоронит любимую всеми правительницу среди простых смертных? И даже если удача выкинет один шанс из ста – никто не позволит ему и копытом тронуть долженствующую по всем законам стать местом всенародного паломничества на века вперед могилу.
Нет. Никогда не достичь Тоту этой звезды. Не прогладить линии бедра. Не расправить и не отточить крылья. Не нанести узора на грудину и не сделать из позвоночника ожерелья.
«Это невозможно» – твердил разум. «Это безрассудно» — замечал опыт. «Это бесполезно» — резала гордость. Однако сердцу не прикажешь, а потому из-под ног верного слуги мертвых раз за разом выходили творения одно другого краше и тем не менее все как одно незавершенные, не целостные, не раскрывшие своего возможного потенциала, но рожденные лишь для одной миссии – принять на себя ЕЕ.
Золотые оправы, ждущие, когда с небес спустится даже не представляющая об их существовании звезда. Произведения настолько прекрасные, насколько мастер мог создать – но и при всем при этом недостойные, а потому раз за разом дорабатываемые до скромной самостоятельности и заменяемые новыми, более совершенными пьедесталами.
Алтарями, коим не суждено дождаться их богини.
Никогда.
Это глупость. Дурь. Одержимость.
Вот только мечта в его Небесах и не думает гаснуть, точно также как и надежда ни на минуту не затухает у него в груди.
Ему суждено коснуться Солнца – не в этом мире, так в следующем.
А пока пусть копыта выводят на очередной простой, земной, забытой кости пышущие жаром стихи:
О круп! Владыка дум моих суровых
Тюрьма тревог, томления властелин…
Ну разве же не прелесть?

Благодарю граждан Табриса и Нэссу за редактуру.