Осколки радуги...
— Тебе никогда не казалось, что история, которую я рассказала Метконосицам… не очень похожа на правду? Если так, то не зря. Жизнь на Каменной ферме не так проста, и на самом деле Эквестрия была основана далеко не так весело. Как? Вот об это я тебе и хочу рассказать! Наберись терпения, налей себе чаю — и слушай!
Взял пикучу вот здесь. Да, это не обложка, а КДПВ.
Сайдстори к одной еще не написанной истории про сладкие слезы Пинки и ее отношения с Твайкой, выросшая из пары запланированных абзацев до размера полноценного рассказа.
Текст на фикбуке: ficbook.net/readfic/8267849
Текст на сторисе: ponyfiction.org/story/14585
Если в клочья все браслеты,
Если близких рядом нету,
Для тебя поет куплеты
Мой звенящий тамбурин.
Пусть аккорды очаруют,
Душу вылечат больную.
Улыбнись, не плачь, прошу я —
Ты сегодня не один.
Уверена, ты знаешь немало историй обо мне — и правдивых, и совсем-совсем вымышленных. Но эту — точно нет. Ведь я ее никому до того и не рассказывала. Поймешь, почему.
Думаю, именно тебе стоит услышать ее впервые. Ведь на самом деле… на самом деле то, что я рассказала метконосцам, было ложью. Нет, не совсем ложью. Скорее полуправдой. Но на самом деле я получила метку совсем не так. Или не совсем так — тут уж с какой стороны посмотреть…
Дискорд, как же сложно вести такие разговоры!
Тпру. Сомнения — вон с вечеринки! Вы не приглашены! Я решила, значит, время пришло — время рассказать, как на самом деле была основана Эквестрия. И начну я, пожалуй, с самого-самого начала.
А начало у всех таких историй, ты знаешь, одно — раннее детство.
Я начала ощущать это еще с первых своих дней на Каменной ферме. Ну, первых, которые помню. Ты просто представь: вокруг — серые камни, блеклые пони; тяжелое небо, а если не оно, так солнце, пьющее краски мира что жеребенок молочный коктейль. Разве что трубочкой не швыркает. И среди этого всего — розовая от копыт до самого завитка на гриве я. Что-то в этой картине не сходится, верно?
Завиток! Он появился куда как позже. Но сейчас я не о том. Я о родителях, которые заметили… диссонанс, да?.. вот, короче, его. Хорошо, качественно и сразу.
Нет, я не хочу сказать, что они меня не любили. Да, мне казалось так тогда, сейчас же я понимаю больше. Но давай я буду рассказывать так, как видела все в детстве, хорошо? Думаю, так будет проще.
Словом, папа с мамой прекрасно видели, что я не вписываюсь — и особой родительской любви мне это не прибавило.
— Пинкамина Диана Пай! — постоянно ворчал отец, не прекращая пожевывать свою вечную соломинку. — Сколько раз говорил? Приличные земные пони ходят, а не прыгают!
Матушка же молчаливо соглашалась.
Думаю, Клауди Кварц — а зовут мою матушку именно так — все же как-то лучше могла меня принять. Мне всегда казалось, что ее жизнь раньше была совсем-совсем другой. Более веселой и мягкой? Особенно казалось, когда я находила всякие штуки, которые не могли возникнуть в доме без нее. Но уже тогда, в моем детстве, она была тенью, падающей от отца, и я не могу рассказать о ней многого. Об отце же…
Знаешь ведь, что у многих пони есть такая забава — делать фото семьи каждый год? Это очень увлекательно, ведь потом можно собрать все фото и посмотреть, как все меняется! И наша семья тут ничем не выделялась… разве что кроме одной вещи.
Отец, Игнеус Рок Пай — да, ты не поверишь, но фамилия у меня от него! — всегда покупал для фото черно-белую пленку. Серые ферма, серые пони. Зачем тут цвета? А цветная пленка стоит куда дороже.
Так вот, что хочу сказать. После моего рождения цветную пленку Игнеус Рок Пай покупать не стал.
Сейчас меня это немного злит, но тогда я же ничегошеньки не понимала! Я просто смотрела на эти жухлые фотографии, на эту обесцвеченную себя — и мне казалось, что это неправильно. Я же розовая, верно? С этим надо было что-то делать, и я делала.
Не помню уже, где в доме валялся розовый мел, но мне удалось до него добраться. И не только до него, ведь мел у нас в горах бывает всякоразный. Так что вскоре я раскрашивала на фотках вообще все, вообще всеми цветами, какие были. А еще и новыми, ведь цвета же можно смешивать! Думаю, я изобрела тогда парочку своих…
Но что-то я увлеклась. Прости, просто это так интересно вспоминать!
Как-то показала свою первую раскраску отцу, и он раздраженно сказал, что я на ней словно ярко-розовое бельмо на его глазу. Я долго посматривала в его глаза исподтишка, но не увидела там ничего розового, кроме своего отражения. В общем, тогда мне ничего не удалось понять в этом смысле.
А вот что понять удалось — что яркие цвета Игнеус Рок Пай почему-то не любит.
Надо сказать, не любил Игнеус Рок Пай многое — примерно, как сейчас мне видно, все, что выделялось на общем фоне. Отец был и остался простым трудовым пони, выросшим среди камней и в них же влюбленным. Во всю их бесцветность, тишину и спокойствие. “Камни не веселятся — вот и нам нечего!” — любил приговаривать он, распределяя обязанности, все новые и новые. А обязанностей на Каменной ферме было много. Ни разговоров, ни улыбок — одни лишь обязанности. И камни.
Среди этих камней, впрочем, можно было заметить не только меня, матушку и отца. Ты ведь знаешь, у меня есть сестры. Три самых классных во всей Эквестрии сестрички! Чтобы все было понятно, расскажу и о них.
О Лайм и Марбл — немного. То есть, нет, я могу рассказывать о них часами. Они безумно замечательные и замечательно безумные! Но сейчас это не очень важно. Так что лишь чуть-чуть.
Марбл Пай чуть старше меня. Она очень похожа на мать, но еще больше похожа на тень от тени. Бывало такое чувство, что рядом будто бы кто-то есть, но ты не можешь никого разглядеть? Вот такая вот наша Марбл. Разве что разглядеть ее было можно.
Лаймстоун Пай — ее противоположность. Любительница подраться и грубиянка. Если где-то на ферме слышались крики, то… это скорее всего был отец, да. Возможно, мать. Если крики были похожи на радостные, то это была я. Но если не это все, то кричала точно именно Лайм. Скандалить она любит и возможно даже умеет. Интересно, можно поставить разъяренным воплям балл? Ты не знаешь? Нигде не проводят экзамены?
Кстати, тебя не смущает, что я зову их иногда полными именами? Извини, если что. Старая привычка. Отец приучил нас звать друг друга именно так, и…
Ой, я же опять сбилась! А ведь надо еще рассказать про самую старшую и самую важную в этой истории сестричку! Модалину Дейзи Пай, которую я всегда (не при родителях!) звала просто-напросто Мод. И этот рассказ будет подробнее прочих.
Что же, запрягаем.
Мод. Холодная и немногословная. Она всегда напоминала отца, ведь больше всего любит камни. То есть, нет, нас, в смысле, своих сестер, она тоже очень любит! Просто души не чает! Но камни для нее — что-то особенное. Мне с самого детства казалось, она видит в них целые миры! И да, это почти совсем правда. Но об этом потом, потом, потом!
Как самая старшая, Мод многому учила меня, Лайм и Марбл. Родители тоже учили, не подумай, но они всегда уделяли больше внимания сестрам. Мод же делила на всех поровну. А может даже и выделяла меня? Тогда казалось так, но сейчас уже не скажешь.
А еще Мод постоянно помогала родителям. И частенько выбиралась за пределы фермы. И привозила оттуда безумно интересные рассказы!
Так-то нам с сестрами было запрещено покидать каменные поля, но старшей это совершенно не касалось. Мы же выращиваем камни не ради забавы — они нужны чтобы их продавать. Этим она, сколько помню ее, и занималась. Мод с отцом грузили две большие повозки, кидали по несколько яблок в седельные сумки и уходили куда-то за горизонт.
А потом возвращались.
Да, каждый раз они привозили еду, веревки, инструменты и прочие всякости, которые наверняка были очень полезны в хозяйстве. Но меня, в отличие от Марбл и Лайм, интересовало не это. Я ждала, когда же старшая сестрица, наконец, отдохнет, чтобы плюхнуться перед ней на пол и принять безумно заинтересованный вид.
Ведь истории о мире за горизонтом того очень-очень стоили!
Сейчас я понимаю, что на самом деле сестра была лишь в парочке, может быть, троечке небольших городков — но тогда, на ферме, мне казалось, что она объездила целый огромный мир. В ее историях было мало красок, но я замечательно додумывала их сама. Расцветающий яркими цветами многопонный рынок. Улицы, плотно уставленные домиками, которые все-все разные. В некоторых из них было даже больше двух этажей! Прилавки, цветники, шарики, ленты, пони. Очень много разных пони и их голоса. Мод говорила, что они были похожи на музыку!..
Точно! Музыка! Сейчас будет что-то очень важное, до чего мы, наконец, добрались.
Так уж вышло, что я никогда не слышала музыки. Я слышала кое-что О музыке — например, когда нашла на чердаке старый граммофон и спросила у матушки, что это такое. Она тогда еще сказала, чтобы я забыла о нем и особенно не говорила отцу. Но саму музыку я не слышала никогда.
И вот как-то раз, когда Мод в очередной раз о ней упомянула, я не удержалась. И попросила рассказать еще. Еще больше. Больше. Еще.
А потом и еще немного.
И, видимо, просила я тогда безумно настойчиво… или настойчиво безумно?.. но так или иначе, из следующей же поездки за горизонт моя сестра вернулась не одна. Вместе с ней приехала моя новая подруга, которой я сразу же дала имя Смарти Пай.
Почему Смарти? Да все очень просто. Это было написано прямо на ней — прямо там, где крепились к колкам звенящие струны.
Потому что в тот день моя самая любимая сестра привезла мне гитару.
То есть, нет, не так. Назвала я Смарти Пай не сразу. Ведь сначала я вообще ничего не поняла, потому что ни разу ничего такого не видела. Мод объяснила. Я не поверила. Мод объяснила еще раз и провела копытом по струнам. И вот тогда… тогда я узнала, какие на вкус копыта старшей сестрицы. Потому что на радостях расцеловала их, а возможно и ее всю. Не помню. А вот вкус копыт помню до сих пор.
Но я опять отвлеклась. Слушай, как не отвлекаться? Можешь рассказать? Хотя… Ой. Я же теперь отвлекаюсь на то, как не отвлекаться! Как это все сложно!
Так вот, в тот день у меня появилась моя Смарти. И жизнь сразу сделала резкий поворот, ведь мы стали с ней совершенно неразлучны. Да, ты не поверишь, я даже спала со Смарти в обнимку и совершенно не стесняюсь говорить об этом! Хотя когда это я стеснялась? Было такое вообще?
Ну да ладно.
Поначалу все шло не то что бы очень хорошо. То есть, как бы оно шло хорошо-то, если не у кого было спросить совета? Я, конечно, старалась, как могла, Смарти старалась еще больше — но громкого звания музыки то, что мы вместе выдавали, не заслуживало и близко. Лайм злилась и ругалась, Марбл пугалась и утекала в какие-то неизведанные углы фермы. Отец тоже не лучился радостью… но пока я справлялась с работой ничего не говорил.
И, кажется, я знаю, почему.
Наша ферма никогда не была огромной, но углов в ней все же хватало не только ныкающейся Марбл. Все детство я лазала по ней везде, куда только могла забраться, и постоянно находила все новые и новые удивительности. Не оставила я эту привычку и после появления в моей жизни Смарти. И в какой-то момент я нашла это.
Это лежало в дальнем, набитом пылью и пауками углу сарая. Я как раз пыталась оттереть с копыт очередной кусок паутины и не очень при этом досадить очередному мистеру Многоножке, когда зловедная пыль предательски забралась мне прямо в нос.
— Апчхи! — громко сказала я, и мир вокруг вдруг стал совершенно непонятным. Закончилось же все крайне пыльной и недовольной мной, сидящей посреди кучи хлама. А на голове у меня, тем временем, уютно устроилась какая-то непонятная книга…
— Ма-ам! — кричало ворвавшееся на кухню облако пыли, где-то в центре которого угадывалась я. — Смотри, тут какие-то непонятные закорючки! А еще стихи!
Клауди Кварц устало повернулась ко мне… и застыла как вкопанная с открытым ртом.
— Г-где ты это нашла?!
— Ма… У тебя половник упал. — кажется, я успела сказать это чуточку раньше, чем по кухне разнесся звук удара железа о дерево. Возможно. Не помню.
Что я помню — Клауди Кварц потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Я завороженно смотрела на калейдоскоп выражений лица матушки, пока она, наконец, не вздохнула и не выбрала усталое согласие:
— Только Игнеусу — ни слова, ясно?..
Так я узнала, что такое ноты, что странная книжка называется “самоучителем” — и много что другое. Дико интересное, но это сейчас неважно. Важно же то, что мы с Смарти, наконец, разобрались, что друг с другом делать.
И тогда… тогда все пошло в гору. Стало получаться все лучше и лучше. Сестрицы уже не пугались и не бранились, а даже наоборот — приходили послушать, что вытворяю я и моя Смарти. Клянусь, я даже видела улыбки на их усталых лицах! Матушка, пусть и не поощряла мои занятия, но по крайней мере не возмущалась… Тогда я думала — вот какую метку я получу. Вот он — мой особый талант.
Но отец будто бы знал, что это не моя дорога, а моя — совсем другая.
Я не знаю, что пошло не так. Может быть, сестры слишком часто были со мной и реже — со своей работой. Может, дело в том, что Смарти перестало хватать и я начала играть на всем, что попадется под копыто. Я помню, кастрюли на кухне издавали такой клевый зву… Ой!
В общем, так или иначе, но все полетело к Дискорду, ведь однажды на мой вечерний концерт посреди каменного поля пришел Игнеус Рок Пай. Тогда он казался почти спокойным, но сейчас я понимаю, что он был очень, очень, очень-очень зол!
— Пинкамина! — произнес он, пристально глядя на меня. — Почему ты еще не в постели? Почему твои сестры все еще не в постели?
Я не знала, что ответить. Я даже и не думала ни о каком сне, да и о каком сне можно думать, если у меня есть Смарти, у меня есть сестры, мы все вместе и нам вместе так хорошо? К тому же, под этим взглядом очень хотелось съежиться.
— Я уже сегодня спала! — проворчала Лайм. — И вообще, разве до сна еще не пара часов оста…
Игнеус бросил на нее все тот же взгляд, и сестрица умолкла.
— Они не хотят спать, видишь? — произнесла Мод, сделав шаг вперед. Остальные закивали. Но отец не придал этому никакого значения, продолжая обращаться ко мне:
— Пинкамина Диана Пай, сколько это еще будет продолжаться?! Ты уже давно должна спать, и твои сестры тоже! — произнес он и глаза его сузились.
Сейчас я понимаю, что нам не стоило, наверное, вообще ничего говорить. Стоило просто тихо разойтись. И тогда, возможно, все сложилось бы совсем, совсем не так. Но в тот вечер я этого не понимала. А еще этого не понимала Марбл, иначе не подала бы тихий неуверенный голос:
— Па… Игнеус! Можно нам еще чуть-чуть посидеть, и мы сразу пойдем спать? Пожалуйста?
Думаю, это и стало последней каплей, сточившей камень отцовского терпения. Нет, не просьба. То, что ни одна из дочек не поддержала его и не смогла промолчать. А может, он и не планировал иного?
Так или иначе, Игнеус Рок Пай молча отодвинул в сторону Мод, вырвал из моих копыт мою Смарти и…
И давай ты сделаешь вид, что пошел дождь?.. Да, именно так. Дождь. Настоящий ливень! Ведь у того, что мои прядки так повисли, не может быть другой причины, верно? Мне просто нужно отойти. Ненадолго. Знаешь, смахнуть капли дождя…
***
Уфф. Все.
В общем, прости за эту маленькую отлучку. Эти внезапные дожди… Пегасы совсем распоясались! А пока их отчитывают за этот кавардак, продолжу-ка я свою историю. Ведь осталось еще довольно много.
Как понимаешь, с музыкой пришлось прекратить. А еще пришлось прекратить с хорошим настроением. Я мало когда рыдала так, как тогда — так долго, так часто и так мокро. Рыдать, впрочем, тоже приходилось осторожно, ведь отец с тех пор начал куда строже наводить на ферме свои порядки.
Я ведь не рассказывала, что у нас в семье были в ходу телесные наказания?
Словом, ферма, которая всегда была тусклой и серой, стала в те дни для меня совершенно, совсем, абсолютно бесцветной. Честно сказать, я очень плохо помню эти дни. Мне просто говорили. Я просто делала. Солнце просто вставало и садилось, вставало и садилось. Я даже не знаю, сколько времени прошло, да так бы и не знала, если бы не моя любимая сестрица.
Нет, я люблю всех своих сестер! Кексик в глаз! Но Мод все же для меня что-то особенное, и сейчас ты поймешь, почему.
Игнеус Рок Пай тогда работал на дальнем конце полей, подтачивая для лучшего роста большие валуны. Этим и воспользовалась сестричка. Подошла ко мне, уныло ковыряющей камни неподалеку, и беззвучно, одним взглядом позвала меня на чердак.
Я сейчас задумалась: это ведь странно. По одному взгляду понять, что надо тихо шмыгнуть меж камней, просочиться в приоткрытую дверь, проскакать по лестнице, не издав никаких звуков, устроиться на брикете припасенного сена да еще и дождаться сестры. Тебе тоже странно? Жаль-жаль, но я не могу этого объяснить. Может быть, кроме магии дружбы есть еще и какая-то особенная, сестринская? Как ты думаешь?
А пока ты думаешь, я уже дождалась Мод.
Сестрица тогда еще не носила свой любимый комбинезон, так что теплая грудка, в которую я уткнулась, разрыдавшись в две огроменных струи, была совершенно серой. Мод не утешала меня. Она просто молча знала, что мне нужно хоть ненадолго дать себе волю. И это уже было большим подарком.
Но еще больший подарок ждал меня чуть погодя, когда слезы уже впитались в доски пола, а я почти совсем перестала хныкать.
— Пинки, скажи. — спросила вдруг Мод. — Почему мы, сестры, разные?
Вопрос поставил меня в тупик. Даже не потому, что я его не ожидала. Просто это было так очевидно! Мод это Мод. Я не Мод. И даже Марбл — не Мод, но и не я. Поэтому я веду себя не так, как они. Что тут еще сказать?
Я попробовала объяснить ей все это, но та лишь покачала головой. Едва-едва, как всегда.
— Не то. Я про другое, — Мод по обыкновению выделяла паузой каждую фразу. — Ты редко это видела, но видела — радуются все одинаково.
— Подожди. Ты же не про то, что…
— Именно про это, Пинки. Все мы здесь по-своему несчастны.
Мало кто может понимать эмоции моей любимой сестры, но я — могу. Она же моя любимая сестра! И эти слова она произнесла с явной горечью.
— Все мы, Пинки, чувствуем, что жизнь среди камней не сахар. Ведь камень это действительно не сахар, — Мод решила разбавить тяжелую тему шуткой. — Родители огрубели от этой жизни, достается нам. Поэтому мы разные.
С этими словами сестра развернула маленький узелок, который принесла с собой и я увидела на белой ткани три маленьких кусочка породы.
— Смотри, — начала рассказывать Мод, показывая на них копытом по-очереди. — Мрамор сложно разглядеть на фоне платка, ведь он такой же белый. Известняк весь угловатый, ты не хочешь наступить на него еще раз. А этот…
— Дай догадаюсь! Он такой же серый и надежный, как ты, сестрица!
— Нет, Пинки. — в бесцветном тоне скользнули нотки иронии. — Он молчит.
Замолчала и я, ожидая продолжения.
— Как видишь, одного куска породы здесь не хватает. Я долго думала, какой камень подобрать для тебя. Я не очень сильна в аллегориях. Но в итоге вспомнила то, как ты собирала нас вечерами, и поняла, — сестрица оторвалась от камней и посмотрела мне в глаза. — Я думаю, Пинки, что ты — платок.
Я ответила ее взгляду своим, непонимающим. Мод попыталась объяснить:
— Камни обычно лежат по-отдельности, каждый из них один. Когда связываешь их в узелок, им тепло. Им больше не одиноко и они все вместе. Только камни не испытывают эмоции. И им не бывает тепло или холодно. И я не очень сильна в аллегориях. Но то, что я хочу сказать — тебе, Пинки, чтобы чувствовать себя лучше, пока надо стать камнем. И я расскажу тебе, как.
Что-то вдруг показалось мне очень, очень странным.
— Сестрица… Ты столько говоришь!
Мне показалось, или она действительно приподняла тогда бровь?
— Не без повода. А теперь слушай внимательно…
Хмм.
Знаешь, я тут подумала… Не буду утомлять тебя этим длинным рассказом. Я и так говорю много, очень много, и пусть я говорю быстро, это все равно очень-очень долго. Так что просто перескажу своими словами.
Ну так вот.
Мод не упомянула до того, как справляется с тяжестью жизни на ферме она. Это не просто так, совсем не просто.
Мод любит камни. Она ПО-НАСТОЯЩЕМУ любит камни. Нет, не насколько по-настоящему, а несколько иначе. По… иначе настоящему? Иначестоящему? Впрочем, ладно.
Скажи, что ты видишь, когда смотришь на камень? Я вижу красивую (или нет) штуку, которую иногда можно отнести Рэрити, чтобы она сделала (или нет) из нее какое-нибудь украшение. Отец видит определенную горную породу с определенными свойствами. И прочие скучные штуки. Но Мод смотрит на них совершенно иначе.
Мод видит в каждом из камней целый мир.
Этим мирам она посвящает свои многочисленные стихи. В эти миры уходят все ее эмоции, да так, что на реальный и не остается. В этих мирах она живет. И в тот день она предложила мне завести такой же.
“Помнишь, ты красила жизнь яркими красками? Почему бы тебе не сделать это у себя в голове?”.
Может быть, Мод не была сильна в аллегориях. Но в советах она уж точно была хороша!
Мысль была настолько же очевидной, насколько и скопытсшибательной. Каждый из нас в жеребячестве, конечно же, представлял себе всякие необычности, в которых было очень интересно проводить время. Но жить там постоянно, иногда выбираясь сюда? Сейчас, да, мне видится в этом что-то болезненное. Но тогда…
Это же, получается… можно почти забыть про блеклую ферму и тяжелую работу впридачу, а все, что мне для этого нужно — моя собственная голова?!
…какое-то время, ясное дело, ушло на то, чтобы эту мысль освоить и переварить. А заодно — начать собирать ту яркую картинку, в которой я теперь буду почти постоянно жить. Но время прошло, и я поняла — я сделала кое-что неверно. Точнее — верно. Но недостаточно. Точнее…
Конечно же, я поблагодарила Мод в тот день. Но это было не то. Совсем не то. Ведь теперь мы с ней стали не просто сестрами. Больше, чем сестрами. Мы стали супер-близкими сестрами по воображаемым мирам! И это совершенно надо было как-то отметить!
Чем я и занялась.
Идея пришла в голову мгновенно. Такая же каменная, как убежище Мод, и такая же яркая, как мое. Не откладывая ни на секунду, я с места рванула за ингредиентами, чтобы изготовить первые в своей жизни ожерелья из каменных леденцов.
Не буду вдаваться в подробности процесса — думаю, ты и так понимаешь, что готовить я научилась задолго до приезда в Понивиль. Так что сделала все превосходно-идеально. А потом подкараулила сестрицу и неожиданно надела ожерелье на нее. И следом другое — уже на себя.
Мод хорошо умеет сдерживать улыбку, как и любые другие чувства. Но в этот раз она не смогла.
Все, на что хватило сестрицы — с трудом загнав улыбку обратно внутрь проворчать, родители де увидят и будут люто недовольны. Так что носить постоянно их, к сожалению, не удастся.
— Хорошо, — сказала я в ответ. — Тогда будем делать их каждый год. Только чур чтобы ты — мне, а я — тебе! Так будет гораздо интереснее!
На том и порешили.
А потом прошло несколько лет — по своему интересных, но совершенно не нужных этой истории. Они — лишь пройденная дорожка, которая в конце-концов привела к тому самому дню.
Дню, в который небо над Каменной фермой озарила радуга.
***
Как помню, я не занималась тогда ничем особенным. Это был очередной рабочий день без улыбок и разговоров. Зато с кучей булыжников — уж чего-чего, а этого добра на ферме всегда было в достатке. Кажется, мы готовили камни южного поля к тому, чтобы перекатить их на восточное. Или западного? Или на северное?
Не то что бы это, впрочем, было сколько-нибудь важно.
Мы почти уже закончили с подготовкой, и Игнеус Рок Пай решил, что наступило время обеда. От двери дома раздался привычный звук колокольчика, зовущий за стол. Есть хотелось жутко, так что я побрела было навстречу еде, но тут заметила камешек, который еще не нашел свою кучу.
Я решила задержаться и помочь малышу… и кто бы знал, где бы я сейчас была, если бы не этот серенький потеряшка! Ведь только я наклонилась, чтобы ухватить его зубами, как вдруг…
БУМ!
…и камешек потерялся куда-то в стене ветра, нагибающего деревья. Только мне до этого уже не было никакого дела. Я смотрела на небо и не могла отвести зачарованный взгляд. Ведь там, на небе, всеми своими шестью цветами расцветала…
Нет, не так. Не думаю, что дело в самой радуге.
В тот день в серых небесах над Каменной фермой расцветал мир, который я создала по совету сестры. Тот самый, в который я пыталась превратить детские фотки. Точнее… это еще одна безумно простая вещь, которую безумно сложно было осознать.
Я улыбалась так, как не улыбалась, наверное, никогда. Я и не думала, что мне когда-нибудь, хоть раз в жизни будет настолько весело. Просто… просто я поняла, что все это время невероятно ошибалась.
Мне не нужен был радужный мир внутри… ведь он уже был вокруг меня. Всегда был здесь, все это время. Мне просто не удавалось этого понять.
И как думаешь, удивительно ли, что маленькой кобылке этого не хватило? Что она не смогла на этом остановиться? Захотела, в благодарность, стать еще одной радугой, которая поможет увидеть этот мир и другим пони?
Вот и мне так не кажется. И тогда тоже не показалось.
К счастью, родители сильно умаялись после обеда, собирая Мод в очередную городскую поездку. Рухнули спать, только телега сестрицы исчезла за горизонтом, и уснули совершенно каменным сном. Или это тоже радуга виновата? Не знаю. Важно ли?
Так или иначе, никто из них не видел, как я ношусь по ферме, словно окрыленная. Правда-правда! Будто я не земная пони, а самый настоящий пегас! И это здорово помогло, ведь приготовить нужно было многое. В моей голове уже созрел план.
Те посиделки с сестричками и Смарти — ведь это и было что-то, что дарит улыбки, верно? Мне просто нужно было сделать это еще раз. И всего в тысячу раз круче.
Кажется, это называется “вечеринка”, да?
И ты не поверишь — оказалось, что даже в нашем унылом жилище можно найти много всего, подходящего для вечеринок! И бумажные ленты, и картон, и шарики… Не иначе Мод что-то подозревала. А может и Клауди Кварц оставила. И даже нашлась парочка заныканых бутылок с непонятной мне тогда надписью “пунш”. Открыла, понюхала — и решила, что в дело сгодится.
Все это я собрала в амбаре, очистить который оказалось легко и просто. Последним, почти под конец, притащила тот самый тяжелый граммофон. Ведь куда в нашем деле без музыки? Правильно, никуда! Нашлась к нему и пара пластинок.
Добрую часть ночи я пекла огромный, высоченный торт. Я так боялась, что кто-то проснется и сюрприза не случится! Но, похоже, радуга и самом деле дарит удачу. Горшочка с золотом, конечно, не нашлось, так ведь и то, что никто не проснулся, тоже счастливый случай, верно?
…наконец, все было готово. Осталось лишь дождаться утра. Одна беда — спать совсем-совсем не хотелось, так что я отправилась бродить по ферме, разом ставшей для меня такой чудесной и захватывающей.
Пока я возилась на кухне, видимо, прошел дождик — местами вода собралась в лужи, и их них на меня глядел пятнистый силуэт заточенной злодейки Найтмер. Наверное, подумала я, ей там, на луне, очень одиноко. Ведь никто с ней даже не поиграет. И настолько стало ее жалко, что я решила дотронуться до ее отражения в луже. Ведь даже злодейке нужно немного тепла. Словом, я направилась прямо к ближайшей, взглянула в нее… и обомлела.
Потому что та молоденькая кобылка, что глядела на меня с мутноватой глади, явно была мной. Но я совершенно не помнила, когда это успела обзавестись такой шикарной всклокоченной прической с таким забавным завитком на конце прядки.
В общем, ты понимаешь, чем я была занята до самого утра — рассматривала, привыкала и радовалась. Ведь новой мне такой видок подходил ну прямо потрясающе превосходно.
…и лишь звуки со стороны дома все же смогли оторвать меня от себя самой.
Наша семья всегда просыпалась вся вместе. Вставал отец, одевал ворчливый настрой и шляпу. Будил остальных. Короткий завтрак, а затем — поход всей семьей к амбару за инструментами. Новый день — новая работа, так уж было заведено.
Я стояла у дверей амбара и не могла понять, от чего меня трясет больше: от возбуждения, радости или предвкушения того, что будет дальше. Секунды текли, как лава в недрах уснувшего вулкана — а это очень, очень, очень медленно.
Наконец, дверь нашего жилища распахнулась, и я услышала голос Игнеуса Рок Пая:
— Задача на сегодня: собрать камни с южного поля.
Вслед за отцом из-за двери показалась и Клауди Кварц. Именно она заметила меня первой, ответив на мой лучащийся радостью взгляд растерянным вопросом:
— Пинкамина Диана Пай! Что ты тут делаешь?
И тут я поняла, что забыла кое-что очень важное. А может быть, просто чуть-чуть испугалась? Скорее всего, понемногу от того и другого.
— Мам! Хватай отца, сестер, и идите скорей сюда! — протараторила я и скрылась за дверьми амбара. Где же этот несчастный граммофон?! Кстати, а как его вообще включать?
Разобраться я все же успела. И ровно в тот же миг, когда я опустила иглу на виниловые дорожки, а из трубы полилась какая-то очень клевая и задорная музыка, семейство Пай в полном, кроме меня и Мод, составе ввалилось внутрь.
И застыло, словно четыре глубоко пораженные каменные статуи.
Я стояла посреди увешанного лентами и воздушными шарами простора. Я улыбалась. Улыбалась искренне, счастливо, во весь свой жеребячий рот. Веселая музыка заполняла амбар от пола до потолка — казалось, можно было увидеть, как маленькие радостные нотки плывут между столов, заставленных мисками с сидром, стаканами и вкусняшками. Гигантский торт прикрывал мою спину, и я чувствовала себя уверенной, как никогда и ни в чем.
— Сюрприз! — закричала я, побарывая гордость за свое детище. — Как вам это все? Я решила назвать это…
И тут мой голос сам собой начал становиться все тише и тише. Все неуверенней и неуверенней. Ведь вечная соломинка, которую так любил пожевывать отец, выпала у него изо рта, и я видела, как она медленно, неотвратимо приближается к земле.
— …вечеринкой. — закончила я, стараясь не глядеть Игнеусу Рок Паю в глаза.
Слишком уж хорошо я поняла, что в них увижу.
***
Ты не обидишься, если я не буду рассказывать, что происходило следующие несколько часов? Представить и так несложно, а мне… не очень хочется переживать это снова. Совершенно не хочется, честно говоря.
Скажу просто: в моей жизни есть всего один день, который настолько не должен никогда повторяться. Когда радуга ломается на мелкие осколки под ударами грубых копыт — это больно. И нет, дело совсем даже не в телесных наказаниях.
И да. Здесь я и соврала жеребятам. Среди тех болючих синяков на моем крупе не было ни одного, сколько-нибудь похожего на метку.
…я не помню, когда точно решила, что пора бежать. Скорее всего, в следующую же ночь, не менее бессонную, чем предыдущая. Тогда в моей маленькой жизни не было больше ни одной надежды, кроме той, что старшая сестра вернется и все-все-все исправит.
Когда я осознала, что Мод вряд ли сможет что-то изменить, лучше мне не стало. Стало гораздо, гораздо хуже.
Я видела будто наяву, как радужную пыль, осколки меня, поглощают холодные камни, которые всегда останутся лишь холодными камнями. Я даже не плакала, потому что и вода здесь ничего никогда не проточит.
А потом я вновь вспомнила о любимой сестре. О тех сказочных далях, проступавших сквозь ее немногословные рассказы… И что-то вдруг разом изменилось. Ведь если выхода нет, почему бы, в самом деле, не проделать его самой?
Как будто в случае провала может стать еще более печально.
…сборы заняли у меня неделю. Я избегала родных настолько, насколько это вообще удавалось, наполняя мешок новыми и новыми вещицами, которые казались мне полезными в пути. Яблоки. Да. Мелки. Точно! Пыльный кусочек торта. Веревка? Слишком полезная для некоторых занятий вещь, чтобы поддаться соблазну. И я уже не упомню, сколько всего еще.
Вернувшаяся через пару дней Мод ничего не произносила вслух, но я частенько ловила на себе ее мимолетный взгляд. Мне же тогда было совершенно плевать. И лишь вечером, перед самым-самым побегом, она решила, что действовать пора.
За что я благодарна ей до сих пор и буду благодарна всегда.
Мод застала меня на чердаке зарывшейся по самую макушку в старые атласы. Некоторое время она явно простояла, не зная точно, что сейчас делать. А затем осторожно потянула меня за хвост.
Обернувшись, я столкнулась с ней и ее вопросом лицом к лицу.
— Значит, все-таки решила?
Сестрица не стала скрывать, что помогло ей догадаться, и очень выразительно бросила взгляд на несчастный дорожный мешок, который я забыла куда-нибудь спрятать.
— Это было несложно.
Я не знала, что ей ответить. Не знала, пока мой растерянный взгляд не оторвался от ее лица, скользнув вниз по серой шее. Той самой, в которую я рыдала на этом же месте несколько лет назад. Той самой, с которой теперь на меня смотрели плотно стянутые ниткой каменные леденцы.
За следующий час я промочила свою любимую сестру Модалину Дейзи Пай насквозь и рассказала ей абсолютно все.
А когда я все же смогла оторваться от такой теплой и такой родной шерстки, оставалось задать всего один-единственный вопрос:
— Будешь удерживать? — и сердце замерло в ожидании ответа, от которого зависело все.
Сестрица устало вздохнула.
— Нет. Не буду. Сама бы с тобой ушла, да не могу.
Я понимала все без слов. Все-таки, на Мод висит добрая доля хозяйства, а значит, не только Клауди Кварц и Игнеус, но и все остальные сестрицы. Мы давно бы уже расстались с ней, если бы не ее ответственность.
Было и хорошо, и грустно, что на мне такого груза не лежало.
— Иди одна, Пинки. Только… — Мод кивнула на неуклюжий мешок, — не с этим. Завтра утром зайдешь в чулан и возьмешь мои седельные сумки. Что-нибудь придумаю.
Надо ли говорить, что я до сих пор не превзошла те благодарные обнимашки? Не надо. Это будет ложью. Ведь утром, когда я тихой мышенькой оказалась в чулане, меня встретил все тот же бесцветный взгляд, который я читала, словно раскрытую книгу. А еще — тряпичный чехол на редкость знакомой формы.
— Хотела подарить на Очаг. Но сама понимаешь…
Когда я налюбовалась чехлом и слегка приоткрыла, Мод пришлось очень грубо заткнуть мне копытом рот. Но я на нее не в обиде. Было бы очень некстати перебудить своими радостными воплями всю родню, ведь…
Мне не удалось рассмотреть весь подарок, но это и не было нужно. Хватило одного слова — написанного прямо там, где крепились к колкам звенящие струны. Из тряпичного чехла на меня смотрела моя возрожденная Смарти.
Вот тогда и случились те самые обнимашки, которые я до сих пор не превзошла. И мы могли бы стоять так вечность, возможно, не одну. Я бы уж точно не отказалась… да только из комнаты вдруг послышался скрип кровати.
— Иди-иди, я задержу! — сестрица вновь не смогла сдержать чувство, на этот раз, волнение.
— Я… обязательно буду писать! Как только узнаю адрес, и…
Мод непреклонно толкнула меня в сторону выхода.
— Иди!
Я схватила все, что успела, схватила Смарти, накинула седельные сумки, и…
И я ушла.
***
Где-то тут могла быть такая, знаешь, щедро промазанная пафосом сцена, в которой я оборачиваюсь на оставленный за спиною дом. Обязательный закат, едва сдерживаемые слезы. Череда образов, похожая на неуклюжий пересказ драматического кинца…
И я бы с большим удовольствием… но только не тебе. Тебе я врать не буду и не хочу. Ведь на самом деле все, что я чувствовала, остановившись после долгого ослепляющего бега — желание сдышать весь воздух во всей Эквестрии и, пожалуй, еще немного. Еще чуть-чуть. Да и дом давно уже спрятался за этой забавной линией, которую никто и никогда не может достигнуть, как быстро к ней не бежит.
Все, что нужно было понять, я поняла уже на бегу. Я обязательно вернусь на эту бесцветную, затерянную среди каменных полей умирающую ферму. Вернусь. Но это когда-нибудь потом, как тогда казалось, где-то ближе к позиции “никогда”. А сейчас у меня есть много чего другого, на что стоило обратить внимание. Усталые копыта. Дорога. Оттягивающая плечи Смарти, да впереди — та самая линия.
К ней я и направилась, отбросив подальше все мысли о былом.
…возможно, тебе уже хочется хорошенько так двинуть мне по глупой кудрявой голове. И я пойму. История, кажется, уже завершена, а я так и не рассказала, как же все-таки получила эту несчастную метку.
Но и я попрошу тебя понять. Ведь без всех этих бесконечных слов сложно было бы представить, что творилось в голове той маленькой розовой пони, устало бредущей вдоль границы чьего-то-какая-к-Дискорду-разница-чьего особняка. А творилось там нечто весьма печальное.
Как выяснилось, стук сбитых копыт по не самым удачным тропам не только отдается бурчанием в пустом желудке, но и приводит мысли в совершеннейший хаос. Помнишь, я говорила вот буквально недавно, как все замечательно поняла? В тот момент я уже совсем ничего не понимала. Просто брела вперед, особо не надеясь ни на что. Не желая возвращаться, но забыв о том, зачем все это было мне нужно. Не глядя на суровую железную ограду по левому боку.
До тех пор, пока из-за ограды не раздался тонкий жеребячий плач.
Это совершенно точно была кобылка. И даже через толстый слой окутавшего пофигизма я ощутила, что она там одна. Совершенно одинока. Возможно даже более одинока, чем я — ведь на моей спине все-таки висела моя подруга Смарти.
Подобравшись поближе, я затихла и навострила уши.
— …п-чему… Почему папа не был рад? П… — громкий всхлип. — …чему не была рада мама? Это же… он же практически получился! Это был почти замечательный фокус…
Что-то знакомое в этом было, не правда ли? Я приподнялась как можно выше на задних ногах, чтобы перекинуть слова через ограду:
— Э-эй, там, в слезах! Что с тобой стряслось?
Думаю, это была очень тупая фраза. Чуть ли не самая тупая из всех возможных. Но, на удивление, она сработала. Кобылка-за-забором подошла ближе и недоверчиво поинтересовалась:
— И кто же там хочет поговорить со мной?
Да, она явно старалась что-то из себя показать. Понять было несложно — хватило бы этого заметного ударения последнее слово. Впрочем, сквозь еще не высохшие сопли, оно звучало скорее комично, так что я и не думала обижаться.
А еще эти мысли. Они так шустро начали складываться в строчки, что я не могла себе позволить их растерять:
— Не поговорить, наверное. Скорее… скорее я хочу тебе спеть. Хочешь послушать?
Кобылка задумалась над ответом, а я тем временем уже вынимала Смарти из уютного чехла. Струны, конечно же, повисли коромыслом. Пришлось настраивать, высекая из бедняжки не слишком-то мелодичные звуки. И где-то посередине действа с той стороны забора послышался капризный голос:
— А ты там, слышу, все уже за меня решила, да?
Вот теперь я немного обиделась:
— Ну, если хочешь…
— Нет! — в голосе кобылки-за-забором проступил хорошо заметный испуг. Кобылка не хотела остаться одна. — Нет… Пожалуйста, не уходи! Я готова послушать твою песню.
А меня и не нужно было просить дважды. Проверив в последний раз колки, я провела разок для верности по струнам — и сразу же начала:
Зажав в копытах осколки радуги,
Оставлю в прошлом обрывки праздника.
Седые камни не знают радости.
Дорога манит. Дорога дразнится.
Седые камни считают слабостью
Веселый танец без разрешения.
Сгребу в мешок все шары и сладости,
Отправлюсь в путь, и ни на мгновение
Не обернусь. Я исчезну надолго,
Забыв про бури и расстояния.
Со мной — мечта, и осколки радуги
Я снова склею в одно сияние.
Сейчас я думаю, что мой тонкий жеребячий голос, наверное, так себе сочетался с подобной лирикой. Но это я, и это я сейчас. Тогда же последний аккорд еще долго сопровождала тишина.
И в этой тишине с той стороны забора лучилось чистое, ничем не прикрытое восхищение:
— Это… — проговорила она минуты спустя. — Это написала… ты?! Прямо сейчас?!
Я кивнула, пусть она этого и не увидела.
— Да. Но это неважно, другое важно. Я написала это про себя. А может, и про тебя. Кто знает?
— То есть, подожди. Ты вот просто так взяла — и ушла?
Я усмехнулась с ноткой горечи.
— Нет. Это было совсем не просто. Но это было… правильно. Я уверена, это так.
— Но мои родители… — другая сторона ограды, но такие знакомые проблемы! — Они хотят, чтобы я поступила. Училась “серьезной магии, вместо этих жалких фокусов”! Так уже задолбали, что…
…и тут мне не удалось сдержать радостную улыбку.
Мы еще долго болтали с кобылкой-за-забором. Не знаю, честно, что сталось с ней теперь. Но одно могу сказать точно: когда я вскинула Смарти обратно на спину, мне даже не хотелось смотреть назад. Нет, не на ограду. С неизвестной кобылкой я бы с радостью встретилась еще раз.
Я не хотела смотреть на свой круп. Потому что еще тогда, во время ее восхищенного молчания, я все для себя поняла.
А круп? А что круп? Он от меня никуда не убежит. Узнать, что нарисовано на боку, я всегда успею.
Да и так ли это важно, в самом-то деле?
Вступительный текст — часть моего варианта перевода замечательной песенки «Gypsy Bard», которую можно послушать, скажем, здесь:
Песенка в конце написана мной как стихи на конкурс имени Мод Пай.
А еще тут, как всегда, есть много всяких мелких отсылочек, которые никто не заметит.
Взял пикучу вот здесь. Да, это не обложка, а КДПВ.
Сайдстори к одной еще не написанной истории про сладкие слезы Пинки и ее отношения с Твайкой, выросшая из пары запланированных абзацев до размера полноценного рассказа.
Текст на фикбуке: ficbook.net/readfic/8267849
Текст на сторисе: ponyfiction.org/story/14585
Осколки радуги
Если в клочья все браслеты,
Если близких рядом нету,
Для тебя поет куплеты
Мой звенящий тамбурин.
Пусть аккорды очаруют,
Душу вылечат больную.
Улыбнись, не плачь, прошу я —
Ты сегодня не один.
Уверена, ты знаешь немало историй обо мне — и правдивых, и совсем-совсем вымышленных. Но эту — точно нет. Ведь я ее никому до того и не рассказывала. Поймешь, почему.
Думаю, именно тебе стоит услышать ее впервые. Ведь на самом деле… на самом деле то, что я рассказала метконосцам, было ложью. Нет, не совсем ложью. Скорее полуправдой. Но на самом деле я получила метку совсем не так. Или не совсем так — тут уж с какой стороны посмотреть…
Дискорд, как же сложно вести такие разговоры!
Тпру. Сомнения — вон с вечеринки! Вы не приглашены! Я решила, значит, время пришло — время рассказать, как на самом деле была основана Эквестрия. И начну я, пожалуй, с самого-самого начала.
А начало у всех таких историй, ты знаешь, одно — раннее детство.
Я начала ощущать это еще с первых своих дней на Каменной ферме. Ну, первых, которые помню. Ты просто представь: вокруг — серые камни, блеклые пони; тяжелое небо, а если не оно, так солнце, пьющее краски мира что жеребенок молочный коктейль. Разве что трубочкой не швыркает. И среди этого всего — розовая от копыт до самого завитка на гриве я. Что-то в этой картине не сходится, верно?
Завиток! Он появился куда как позже. Но сейчас я не о том. Я о родителях, которые заметили… диссонанс, да?.. вот, короче, его. Хорошо, качественно и сразу.
Нет, я не хочу сказать, что они меня не любили. Да, мне казалось так тогда, сейчас же я понимаю больше. Но давай я буду рассказывать так, как видела все в детстве, хорошо? Думаю, так будет проще.
Словом, папа с мамой прекрасно видели, что я не вписываюсь — и особой родительской любви мне это не прибавило.
— Пинкамина Диана Пай! — постоянно ворчал отец, не прекращая пожевывать свою вечную соломинку. — Сколько раз говорил? Приличные земные пони ходят, а не прыгают!
Матушка же молчаливо соглашалась.
Думаю, Клауди Кварц — а зовут мою матушку именно так — все же как-то лучше могла меня принять. Мне всегда казалось, что ее жизнь раньше была совсем-совсем другой. Более веселой и мягкой? Особенно казалось, когда я находила всякие штуки, которые не могли возникнуть в доме без нее. Но уже тогда, в моем детстве, она была тенью, падающей от отца, и я не могу рассказать о ней многого. Об отце же…
Знаешь ведь, что у многих пони есть такая забава — делать фото семьи каждый год? Это очень увлекательно, ведь потом можно собрать все фото и посмотреть, как все меняется! И наша семья тут ничем не выделялась… разве что кроме одной вещи.
Отец, Игнеус Рок Пай — да, ты не поверишь, но фамилия у меня от него! — всегда покупал для фото черно-белую пленку. Серые ферма, серые пони. Зачем тут цвета? А цветная пленка стоит куда дороже.
Так вот, что хочу сказать. После моего рождения цветную пленку Игнеус Рок Пай покупать не стал.
Сейчас меня это немного злит, но тогда я же ничегошеньки не понимала! Я просто смотрела на эти жухлые фотографии, на эту обесцвеченную себя — и мне казалось, что это неправильно. Я же розовая, верно? С этим надо было что-то делать, и я делала.
Не помню уже, где в доме валялся розовый мел, но мне удалось до него добраться. И не только до него, ведь мел у нас в горах бывает всякоразный. Так что вскоре я раскрашивала на фотках вообще все, вообще всеми цветами, какие были. А еще и новыми, ведь цвета же можно смешивать! Думаю, я изобрела тогда парочку своих…
Но что-то я увлеклась. Прости, просто это так интересно вспоминать!
Как-то показала свою первую раскраску отцу, и он раздраженно сказал, что я на ней словно ярко-розовое бельмо на его глазу. Я долго посматривала в его глаза исподтишка, но не увидела там ничего розового, кроме своего отражения. В общем, тогда мне ничего не удалось понять в этом смысле.
А вот что понять удалось — что яркие цвета Игнеус Рок Пай почему-то не любит.
Надо сказать, не любил Игнеус Рок Пай многое — примерно, как сейчас мне видно, все, что выделялось на общем фоне. Отец был и остался простым трудовым пони, выросшим среди камней и в них же влюбленным. Во всю их бесцветность, тишину и спокойствие. “Камни не веселятся — вот и нам нечего!” — любил приговаривать он, распределяя обязанности, все новые и новые. А обязанностей на Каменной ферме было много. Ни разговоров, ни улыбок — одни лишь обязанности. И камни.
Среди этих камней, впрочем, можно было заметить не только меня, матушку и отца. Ты ведь знаешь, у меня есть сестры. Три самых классных во всей Эквестрии сестрички! Чтобы все было понятно, расскажу и о них.
О Лайм и Марбл — немного. То есть, нет, я могу рассказывать о них часами. Они безумно замечательные и замечательно безумные! Но сейчас это не очень важно. Так что лишь чуть-чуть.
Марбл Пай чуть старше меня. Она очень похожа на мать, но еще больше похожа на тень от тени. Бывало такое чувство, что рядом будто бы кто-то есть, но ты не можешь никого разглядеть? Вот такая вот наша Марбл. Разве что разглядеть ее было можно.
Лаймстоун Пай — ее противоположность. Любительница подраться и грубиянка. Если где-то на ферме слышались крики, то… это скорее всего был отец, да. Возможно, мать. Если крики были похожи на радостные, то это была я. Но если не это все, то кричала точно именно Лайм. Скандалить она любит и возможно даже умеет. Интересно, можно поставить разъяренным воплям балл? Ты не знаешь? Нигде не проводят экзамены?
Кстати, тебя не смущает, что я зову их иногда полными именами? Извини, если что. Старая привычка. Отец приучил нас звать друг друга именно так, и…
Ой, я же опять сбилась! А ведь надо еще рассказать про самую старшую и самую важную в этой истории сестричку! Модалину Дейзи Пай, которую я всегда (не при родителях!) звала просто-напросто Мод. И этот рассказ будет подробнее прочих.
Что же, запрягаем.
Мод. Холодная и немногословная. Она всегда напоминала отца, ведь больше всего любит камни. То есть, нет, нас, в смысле, своих сестер, она тоже очень любит! Просто души не чает! Но камни для нее — что-то особенное. Мне с самого детства казалось, она видит в них целые миры! И да, это почти совсем правда. Но об этом потом, потом, потом!
Как самая старшая, Мод многому учила меня, Лайм и Марбл. Родители тоже учили, не подумай, но они всегда уделяли больше внимания сестрам. Мод же делила на всех поровну. А может даже и выделяла меня? Тогда казалось так, но сейчас уже не скажешь.
А еще Мод постоянно помогала родителям. И частенько выбиралась за пределы фермы. И привозила оттуда безумно интересные рассказы!
Так-то нам с сестрами было запрещено покидать каменные поля, но старшей это совершенно не касалось. Мы же выращиваем камни не ради забавы — они нужны чтобы их продавать. Этим она, сколько помню ее, и занималась. Мод с отцом грузили две большие повозки, кидали по несколько яблок в седельные сумки и уходили куда-то за горизонт.
А потом возвращались.
Да, каждый раз они привозили еду, веревки, инструменты и прочие всякости, которые наверняка были очень полезны в хозяйстве. Но меня, в отличие от Марбл и Лайм, интересовало не это. Я ждала, когда же старшая сестрица, наконец, отдохнет, чтобы плюхнуться перед ней на пол и принять безумно заинтересованный вид.
Ведь истории о мире за горизонтом того очень-очень стоили!
Сейчас я понимаю, что на самом деле сестра была лишь в парочке, может быть, троечке небольших городков — но тогда, на ферме, мне казалось, что она объездила целый огромный мир. В ее историях было мало красок, но я замечательно додумывала их сама. Расцветающий яркими цветами многопонный рынок. Улицы, плотно уставленные домиками, которые все-все разные. В некоторых из них было даже больше двух этажей! Прилавки, цветники, шарики, ленты, пони. Очень много разных пони и их голоса. Мод говорила, что они были похожи на музыку!..
Точно! Музыка! Сейчас будет что-то очень важное, до чего мы, наконец, добрались.
Так уж вышло, что я никогда не слышала музыки. Я слышала кое-что О музыке — например, когда нашла на чердаке старый граммофон и спросила у матушки, что это такое. Она тогда еще сказала, чтобы я забыла о нем и особенно не говорила отцу. Но саму музыку я не слышала никогда.
И вот как-то раз, когда Мод в очередной раз о ней упомянула, я не удержалась. И попросила рассказать еще. Еще больше. Больше. Еще.
А потом и еще немного.
И, видимо, просила я тогда безумно настойчиво… или настойчиво безумно?.. но так или иначе, из следующей же поездки за горизонт моя сестра вернулась не одна. Вместе с ней приехала моя новая подруга, которой я сразу же дала имя Смарти Пай.
Почему Смарти? Да все очень просто. Это было написано прямо на ней — прямо там, где крепились к колкам звенящие струны.
Потому что в тот день моя самая любимая сестра привезла мне гитару.
То есть, нет, не так. Назвала я Смарти Пай не сразу. Ведь сначала я вообще ничего не поняла, потому что ни разу ничего такого не видела. Мод объяснила. Я не поверила. Мод объяснила еще раз и провела копытом по струнам. И вот тогда… тогда я узнала, какие на вкус копыта старшей сестрицы. Потому что на радостях расцеловала их, а возможно и ее всю. Не помню. А вот вкус копыт помню до сих пор.
Но я опять отвлеклась. Слушай, как не отвлекаться? Можешь рассказать? Хотя… Ой. Я же теперь отвлекаюсь на то, как не отвлекаться! Как это все сложно!
Так вот, в тот день у меня появилась моя Смарти. И жизнь сразу сделала резкий поворот, ведь мы стали с ней совершенно неразлучны. Да, ты не поверишь, я даже спала со Смарти в обнимку и совершенно не стесняюсь говорить об этом! Хотя когда это я стеснялась? Было такое вообще?
Ну да ладно.
Поначалу все шло не то что бы очень хорошо. То есть, как бы оно шло хорошо-то, если не у кого было спросить совета? Я, конечно, старалась, как могла, Смарти старалась еще больше — но громкого звания музыки то, что мы вместе выдавали, не заслуживало и близко. Лайм злилась и ругалась, Марбл пугалась и утекала в какие-то неизведанные углы фермы. Отец тоже не лучился радостью… но пока я справлялась с работой ничего не говорил.
И, кажется, я знаю, почему.
Наша ферма никогда не была огромной, но углов в ней все же хватало не только ныкающейся Марбл. Все детство я лазала по ней везде, куда только могла забраться, и постоянно находила все новые и новые удивительности. Не оставила я эту привычку и после появления в моей жизни Смарти. И в какой-то момент я нашла это.
Это лежало в дальнем, набитом пылью и пауками углу сарая. Я как раз пыталась оттереть с копыт очередной кусок паутины и не очень при этом досадить очередному мистеру Многоножке, когда зловедная пыль предательски забралась мне прямо в нос.
— Апчхи! — громко сказала я, и мир вокруг вдруг стал совершенно непонятным. Закончилось же все крайне пыльной и недовольной мной, сидящей посреди кучи хлама. А на голове у меня, тем временем, уютно устроилась какая-то непонятная книга…
— Ма-ам! — кричало ворвавшееся на кухню облако пыли, где-то в центре которого угадывалась я. — Смотри, тут какие-то непонятные закорючки! А еще стихи!
Клауди Кварц устало повернулась ко мне… и застыла как вкопанная с открытым ртом.
— Г-где ты это нашла?!
— Ма… У тебя половник упал. — кажется, я успела сказать это чуточку раньше, чем по кухне разнесся звук удара железа о дерево. Возможно. Не помню.
Что я помню — Клауди Кварц потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Я завороженно смотрела на калейдоскоп выражений лица матушки, пока она, наконец, не вздохнула и не выбрала усталое согласие:
— Только Игнеусу — ни слова, ясно?..
Так я узнала, что такое ноты, что странная книжка называется “самоучителем” — и много что другое. Дико интересное, но это сейчас неважно. Важно же то, что мы с Смарти, наконец, разобрались, что друг с другом делать.
И тогда… тогда все пошло в гору. Стало получаться все лучше и лучше. Сестрицы уже не пугались и не бранились, а даже наоборот — приходили послушать, что вытворяю я и моя Смарти. Клянусь, я даже видела улыбки на их усталых лицах! Матушка, пусть и не поощряла мои занятия, но по крайней мере не возмущалась… Тогда я думала — вот какую метку я получу. Вот он — мой особый талант.
Но отец будто бы знал, что это не моя дорога, а моя — совсем другая.
Я не знаю, что пошло не так. Может быть, сестры слишком часто были со мной и реже — со своей работой. Может, дело в том, что Смарти перестало хватать и я начала играть на всем, что попадется под копыто. Я помню, кастрюли на кухне издавали такой клевый зву… Ой!
В общем, так или иначе, но все полетело к Дискорду, ведь однажды на мой вечерний концерт посреди каменного поля пришел Игнеус Рок Пай. Тогда он казался почти спокойным, но сейчас я понимаю, что он был очень, очень, очень-очень зол!
— Пинкамина! — произнес он, пристально глядя на меня. — Почему ты еще не в постели? Почему твои сестры все еще не в постели?
Я не знала, что ответить. Я даже и не думала ни о каком сне, да и о каком сне можно думать, если у меня есть Смарти, у меня есть сестры, мы все вместе и нам вместе так хорошо? К тому же, под этим взглядом очень хотелось съежиться.
— Я уже сегодня спала! — проворчала Лайм. — И вообще, разве до сна еще не пара часов оста…
Игнеус бросил на нее все тот же взгляд, и сестрица умолкла.
— Они не хотят спать, видишь? — произнесла Мод, сделав шаг вперед. Остальные закивали. Но отец не придал этому никакого значения, продолжая обращаться ко мне:
— Пинкамина Диана Пай, сколько это еще будет продолжаться?! Ты уже давно должна спать, и твои сестры тоже! — произнес он и глаза его сузились.
Сейчас я понимаю, что нам не стоило, наверное, вообще ничего говорить. Стоило просто тихо разойтись. И тогда, возможно, все сложилось бы совсем, совсем не так. Но в тот вечер я этого не понимала. А еще этого не понимала Марбл, иначе не подала бы тихий неуверенный голос:
— Па… Игнеус! Можно нам еще чуть-чуть посидеть, и мы сразу пойдем спать? Пожалуйста?
Думаю, это и стало последней каплей, сточившей камень отцовского терпения. Нет, не просьба. То, что ни одна из дочек не поддержала его и не смогла промолчать. А может, он и не планировал иного?
Так или иначе, Игнеус Рок Пай молча отодвинул в сторону Мод, вырвал из моих копыт мою Смарти и…
И давай ты сделаешь вид, что пошел дождь?.. Да, именно так. Дождь. Настоящий ливень! Ведь у того, что мои прядки так повисли, не может быть другой причины, верно? Мне просто нужно отойти. Ненадолго. Знаешь, смахнуть капли дождя…
***
Уфф. Все.
В общем, прости за эту маленькую отлучку. Эти внезапные дожди… Пегасы совсем распоясались! А пока их отчитывают за этот кавардак, продолжу-ка я свою историю. Ведь осталось еще довольно много.
Как понимаешь, с музыкой пришлось прекратить. А еще пришлось прекратить с хорошим настроением. Я мало когда рыдала так, как тогда — так долго, так часто и так мокро. Рыдать, впрочем, тоже приходилось осторожно, ведь отец с тех пор начал куда строже наводить на ферме свои порядки.
Я ведь не рассказывала, что у нас в семье были в ходу телесные наказания?
Словом, ферма, которая всегда была тусклой и серой, стала в те дни для меня совершенно, совсем, абсолютно бесцветной. Честно сказать, я очень плохо помню эти дни. Мне просто говорили. Я просто делала. Солнце просто вставало и садилось, вставало и садилось. Я даже не знаю, сколько времени прошло, да так бы и не знала, если бы не моя любимая сестрица.
Нет, я люблю всех своих сестер! Кексик в глаз! Но Мод все же для меня что-то особенное, и сейчас ты поймешь, почему.
Игнеус Рок Пай тогда работал на дальнем конце полей, подтачивая для лучшего роста большие валуны. Этим и воспользовалась сестричка. Подошла ко мне, уныло ковыряющей камни неподалеку, и беззвучно, одним взглядом позвала меня на чердак.
Я сейчас задумалась: это ведь странно. По одному взгляду понять, что надо тихо шмыгнуть меж камней, просочиться в приоткрытую дверь, проскакать по лестнице, не издав никаких звуков, устроиться на брикете припасенного сена да еще и дождаться сестры. Тебе тоже странно? Жаль-жаль, но я не могу этого объяснить. Может быть, кроме магии дружбы есть еще и какая-то особенная, сестринская? Как ты думаешь?
А пока ты думаешь, я уже дождалась Мод.
Сестрица тогда еще не носила свой любимый комбинезон, так что теплая грудка, в которую я уткнулась, разрыдавшись в две огроменных струи, была совершенно серой. Мод не утешала меня. Она просто молча знала, что мне нужно хоть ненадолго дать себе волю. И это уже было большим подарком.
Но еще больший подарок ждал меня чуть погодя, когда слезы уже впитались в доски пола, а я почти совсем перестала хныкать.
— Пинки, скажи. — спросила вдруг Мод. — Почему мы, сестры, разные?
Вопрос поставил меня в тупик. Даже не потому, что я его не ожидала. Просто это было так очевидно! Мод это Мод. Я не Мод. И даже Марбл — не Мод, но и не я. Поэтому я веду себя не так, как они. Что тут еще сказать?
Я попробовала объяснить ей все это, но та лишь покачала головой. Едва-едва, как всегда.
— Не то. Я про другое, — Мод по обыкновению выделяла паузой каждую фразу. — Ты редко это видела, но видела — радуются все одинаково.
— Подожди. Ты же не про то, что…
— Именно про это, Пинки. Все мы здесь по-своему несчастны.
Мало кто может понимать эмоции моей любимой сестры, но я — могу. Она же моя любимая сестра! И эти слова она произнесла с явной горечью.
— Все мы, Пинки, чувствуем, что жизнь среди камней не сахар. Ведь камень это действительно не сахар, — Мод решила разбавить тяжелую тему шуткой. — Родители огрубели от этой жизни, достается нам. Поэтому мы разные.
С этими словами сестра развернула маленький узелок, который принесла с собой и я увидела на белой ткани три маленьких кусочка породы.
— Смотри, — начала рассказывать Мод, показывая на них копытом по-очереди. — Мрамор сложно разглядеть на фоне платка, ведь он такой же белый. Известняк весь угловатый, ты не хочешь наступить на него еще раз. А этот…
— Дай догадаюсь! Он такой же серый и надежный, как ты, сестрица!
— Нет, Пинки. — в бесцветном тоне скользнули нотки иронии. — Он молчит.
Замолчала и я, ожидая продолжения.
— Как видишь, одного куска породы здесь не хватает. Я долго думала, какой камень подобрать для тебя. Я не очень сильна в аллегориях. Но в итоге вспомнила то, как ты собирала нас вечерами, и поняла, — сестрица оторвалась от камней и посмотрела мне в глаза. — Я думаю, Пинки, что ты — платок.
Я ответила ее взгляду своим, непонимающим. Мод попыталась объяснить:
— Камни обычно лежат по-отдельности, каждый из них один. Когда связываешь их в узелок, им тепло. Им больше не одиноко и они все вместе. Только камни не испытывают эмоции. И им не бывает тепло или холодно. И я не очень сильна в аллегориях. Но то, что я хочу сказать — тебе, Пинки, чтобы чувствовать себя лучше, пока надо стать камнем. И я расскажу тебе, как.
Что-то вдруг показалось мне очень, очень странным.
— Сестрица… Ты столько говоришь!
Мне показалось, или она действительно приподняла тогда бровь?
— Не без повода. А теперь слушай внимательно…
Хмм.
Знаешь, я тут подумала… Не буду утомлять тебя этим длинным рассказом. Я и так говорю много, очень много, и пусть я говорю быстро, это все равно очень-очень долго. Так что просто перескажу своими словами.
Ну так вот.
Мод не упомянула до того, как справляется с тяжестью жизни на ферме она. Это не просто так, совсем не просто.
Мод любит камни. Она ПО-НАСТОЯЩЕМУ любит камни. Нет, не насколько по-настоящему, а несколько иначе. По… иначе настоящему? Иначестоящему? Впрочем, ладно.
Скажи, что ты видишь, когда смотришь на камень? Я вижу красивую (или нет) штуку, которую иногда можно отнести Рэрити, чтобы она сделала (или нет) из нее какое-нибудь украшение. Отец видит определенную горную породу с определенными свойствами. И прочие скучные штуки. Но Мод смотрит на них совершенно иначе.
Мод видит в каждом из камней целый мир.
Этим мирам она посвящает свои многочисленные стихи. В эти миры уходят все ее эмоции, да так, что на реальный и не остается. В этих мирах она живет. И в тот день она предложила мне завести такой же.
“Помнишь, ты красила жизнь яркими красками? Почему бы тебе не сделать это у себя в голове?”.
Может быть, Мод не была сильна в аллегориях. Но в советах она уж точно была хороша!
Мысль была настолько же очевидной, насколько и скопытсшибательной. Каждый из нас в жеребячестве, конечно же, представлял себе всякие необычности, в которых было очень интересно проводить время. Но жить там постоянно, иногда выбираясь сюда? Сейчас, да, мне видится в этом что-то болезненное. Но тогда…
Это же, получается… можно почти забыть про блеклую ферму и тяжелую работу впридачу, а все, что мне для этого нужно — моя собственная голова?!
…какое-то время, ясное дело, ушло на то, чтобы эту мысль освоить и переварить. А заодно — начать собирать ту яркую картинку, в которой я теперь буду почти постоянно жить. Но время прошло, и я поняла — я сделала кое-что неверно. Точнее — верно. Но недостаточно. Точнее…
Конечно же, я поблагодарила Мод в тот день. Но это было не то. Совсем не то. Ведь теперь мы с ней стали не просто сестрами. Больше, чем сестрами. Мы стали супер-близкими сестрами по воображаемым мирам! И это совершенно надо было как-то отметить!
Чем я и занялась.
Идея пришла в голову мгновенно. Такая же каменная, как убежище Мод, и такая же яркая, как мое. Не откладывая ни на секунду, я с места рванула за ингредиентами, чтобы изготовить первые в своей жизни ожерелья из каменных леденцов.
Не буду вдаваться в подробности процесса — думаю, ты и так понимаешь, что готовить я научилась задолго до приезда в Понивиль. Так что сделала все превосходно-идеально. А потом подкараулила сестрицу и неожиданно надела ожерелье на нее. И следом другое — уже на себя.
Мод хорошо умеет сдерживать улыбку, как и любые другие чувства. Но в этот раз она не смогла.
Все, на что хватило сестрицы — с трудом загнав улыбку обратно внутрь проворчать, родители де увидят и будут люто недовольны. Так что носить постоянно их, к сожалению, не удастся.
— Хорошо, — сказала я в ответ. — Тогда будем делать их каждый год. Только чур чтобы ты — мне, а я — тебе! Так будет гораздо интереснее!
На том и порешили.
А потом прошло несколько лет — по своему интересных, но совершенно не нужных этой истории. Они — лишь пройденная дорожка, которая в конце-концов привела к тому самому дню.
Дню, в который небо над Каменной фермой озарила радуга.
***
Как помню, я не занималась тогда ничем особенным. Это был очередной рабочий день без улыбок и разговоров. Зато с кучей булыжников — уж чего-чего, а этого добра на ферме всегда было в достатке. Кажется, мы готовили камни южного поля к тому, чтобы перекатить их на восточное. Или западного? Или на северное?
Не то что бы это, впрочем, было сколько-нибудь важно.
Мы почти уже закончили с подготовкой, и Игнеус Рок Пай решил, что наступило время обеда. От двери дома раздался привычный звук колокольчика, зовущий за стол. Есть хотелось жутко, так что я побрела было навстречу еде, но тут заметила камешек, который еще не нашел свою кучу.
Я решила задержаться и помочь малышу… и кто бы знал, где бы я сейчас была, если бы не этот серенький потеряшка! Ведь только я наклонилась, чтобы ухватить его зубами, как вдруг…
БУМ!
…и камешек потерялся куда-то в стене ветра, нагибающего деревья. Только мне до этого уже не было никакого дела. Я смотрела на небо и не могла отвести зачарованный взгляд. Ведь там, на небе, всеми своими шестью цветами расцветала…
Нет, не так. Не думаю, что дело в самой радуге.
В тот день в серых небесах над Каменной фермой расцветал мир, который я создала по совету сестры. Тот самый, в который я пыталась превратить детские фотки. Точнее… это еще одна безумно простая вещь, которую безумно сложно было осознать.
Я улыбалась так, как не улыбалась, наверное, никогда. Я и не думала, что мне когда-нибудь, хоть раз в жизни будет настолько весело. Просто… просто я поняла, что все это время невероятно ошибалась.
Мне не нужен был радужный мир внутри… ведь он уже был вокруг меня. Всегда был здесь, все это время. Мне просто не удавалось этого понять.
И как думаешь, удивительно ли, что маленькой кобылке этого не хватило? Что она не смогла на этом остановиться? Захотела, в благодарность, стать еще одной радугой, которая поможет увидеть этот мир и другим пони?
Вот и мне так не кажется. И тогда тоже не показалось.
К счастью, родители сильно умаялись после обеда, собирая Мод в очередную городскую поездку. Рухнули спать, только телега сестрицы исчезла за горизонтом, и уснули совершенно каменным сном. Или это тоже радуга виновата? Не знаю. Важно ли?
Так или иначе, никто из них не видел, как я ношусь по ферме, словно окрыленная. Правда-правда! Будто я не земная пони, а самый настоящий пегас! И это здорово помогло, ведь приготовить нужно было многое. В моей голове уже созрел план.
Те посиделки с сестричками и Смарти — ведь это и было что-то, что дарит улыбки, верно? Мне просто нужно было сделать это еще раз. И всего в тысячу раз круче.
Кажется, это называется “вечеринка”, да?
И ты не поверишь — оказалось, что даже в нашем унылом жилище можно найти много всего, подходящего для вечеринок! И бумажные ленты, и картон, и шарики… Не иначе Мод что-то подозревала. А может и Клауди Кварц оставила. И даже нашлась парочка заныканых бутылок с непонятной мне тогда надписью “пунш”. Открыла, понюхала — и решила, что в дело сгодится.
Все это я собрала в амбаре, очистить который оказалось легко и просто. Последним, почти под конец, притащила тот самый тяжелый граммофон. Ведь куда в нашем деле без музыки? Правильно, никуда! Нашлась к нему и пара пластинок.
Добрую часть ночи я пекла огромный, высоченный торт. Я так боялась, что кто-то проснется и сюрприза не случится! Но, похоже, радуга и самом деле дарит удачу. Горшочка с золотом, конечно, не нашлось, так ведь и то, что никто не проснулся, тоже счастливый случай, верно?
…наконец, все было готово. Осталось лишь дождаться утра. Одна беда — спать совсем-совсем не хотелось, так что я отправилась бродить по ферме, разом ставшей для меня такой чудесной и захватывающей.
Пока я возилась на кухне, видимо, прошел дождик — местами вода собралась в лужи, и их них на меня глядел пятнистый силуэт заточенной злодейки Найтмер. Наверное, подумала я, ей там, на луне, очень одиноко. Ведь никто с ней даже не поиграет. И настолько стало ее жалко, что я решила дотронуться до ее отражения в луже. Ведь даже злодейке нужно немного тепла. Словом, я направилась прямо к ближайшей, взглянула в нее… и обомлела.
Потому что та молоденькая кобылка, что глядела на меня с мутноватой глади, явно была мной. Но я совершенно не помнила, когда это успела обзавестись такой шикарной всклокоченной прической с таким забавным завитком на конце прядки.
В общем, ты понимаешь, чем я была занята до самого утра — рассматривала, привыкала и радовалась. Ведь новой мне такой видок подходил ну прямо потрясающе превосходно.
…и лишь звуки со стороны дома все же смогли оторвать меня от себя самой.
Наша семья всегда просыпалась вся вместе. Вставал отец, одевал ворчливый настрой и шляпу. Будил остальных. Короткий завтрак, а затем — поход всей семьей к амбару за инструментами. Новый день — новая работа, так уж было заведено.
Я стояла у дверей амбара и не могла понять, от чего меня трясет больше: от возбуждения, радости или предвкушения того, что будет дальше. Секунды текли, как лава в недрах уснувшего вулкана — а это очень, очень, очень медленно.
Наконец, дверь нашего жилища распахнулась, и я услышала голос Игнеуса Рок Пая:
— Задача на сегодня: собрать камни с южного поля.
Вслед за отцом из-за двери показалась и Клауди Кварц. Именно она заметила меня первой, ответив на мой лучащийся радостью взгляд растерянным вопросом:
— Пинкамина Диана Пай! Что ты тут делаешь?
И тут я поняла, что забыла кое-что очень важное. А может быть, просто чуть-чуть испугалась? Скорее всего, понемногу от того и другого.
— Мам! Хватай отца, сестер, и идите скорей сюда! — протараторила я и скрылась за дверьми амбара. Где же этот несчастный граммофон?! Кстати, а как его вообще включать?
Разобраться я все же успела. И ровно в тот же миг, когда я опустила иглу на виниловые дорожки, а из трубы полилась какая-то очень клевая и задорная музыка, семейство Пай в полном, кроме меня и Мод, составе ввалилось внутрь.
И застыло, словно четыре глубоко пораженные каменные статуи.
Я стояла посреди увешанного лентами и воздушными шарами простора. Я улыбалась. Улыбалась искренне, счастливо, во весь свой жеребячий рот. Веселая музыка заполняла амбар от пола до потолка — казалось, можно было увидеть, как маленькие радостные нотки плывут между столов, заставленных мисками с сидром, стаканами и вкусняшками. Гигантский торт прикрывал мою спину, и я чувствовала себя уверенной, как никогда и ни в чем.
— Сюрприз! — закричала я, побарывая гордость за свое детище. — Как вам это все? Я решила назвать это…
И тут мой голос сам собой начал становиться все тише и тише. Все неуверенней и неуверенней. Ведь вечная соломинка, которую так любил пожевывать отец, выпала у него изо рта, и я видела, как она медленно, неотвратимо приближается к земле.
— …вечеринкой. — закончила я, стараясь не глядеть Игнеусу Рок Паю в глаза.
Слишком уж хорошо я поняла, что в них увижу.
***
Ты не обидишься, если я не буду рассказывать, что происходило следующие несколько часов? Представить и так несложно, а мне… не очень хочется переживать это снова. Совершенно не хочется, честно говоря.
Скажу просто: в моей жизни есть всего один день, который настолько не должен никогда повторяться. Когда радуга ломается на мелкие осколки под ударами грубых копыт — это больно. И нет, дело совсем даже не в телесных наказаниях.
И да. Здесь я и соврала жеребятам. Среди тех болючих синяков на моем крупе не было ни одного, сколько-нибудь похожего на метку.
…я не помню, когда точно решила, что пора бежать. Скорее всего, в следующую же ночь, не менее бессонную, чем предыдущая. Тогда в моей маленькой жизни не было больше ни одной надежды, кроме той, что старшая сестра вернется и все-все-все исправит.
Когда я осознала, что Мод вряд ли сможет что-то изменить, лучше мне не стало. Стало гораздо, гораздо хуже.
Я видела будто наяву, как радужную пыль, осколки меня, поглощают холодные камни, которые всегда останутся лишь холодными камнями. Я даже не плакала, потому что и вода здесь ничего никогда не проточит.
А потом я вновь вспомнила о любимой сестре. О тех сказочных далях, проступавших сквозь ее немногословные рассказы… И что-то вдруг разом изменилось. Ведь если выхода нет, почему бы, в самом деле, не проделать его самой?
Как будто в случае провала может стать еще более печально.
…сборы заняли у меня неделю. Я избегала родных настолько, насколько это вообще удавалось, наполняя мешок новыми и новыми вещицами, которые казались мне полезными в пути. Яблоки. Да. Мелки. Точно! Пыльный кусочек торта. Веревка? Слишком полезная для некоторых занятий вещь, чтобы поддаться соблазну. И я уже не упомню, сколько всего еще.
Вернувшаяся через пару дней Мод ничего не произносила вслух, но я частенько ловила на себе ее мимолетный взгляд. Мне же тогда было совершенно плевать. И лишь вечером, перед самым-самым побегом, она решила, что действовать пора.
За что я благодарна ей до сих пор и буду благодарна всегда.
Мод застала меня на чердаке зарывшейся по самую макушку в старые атласы. Некоторое время она явно простояла, не зная точно, что сейчас делать. А затем осторожно потянула меня за хвост.
Обернувшись, я столкнулась с ней и ее вопросом лицом к лицу.
— Значит, все-таки решила?
Сестрица не стала скрывать, что помогло ей догадаться, и очень выразительно бросила взгляд на несчастный дорожный мешок, который я забыла куда-нибудь спрятать.
— Это было несложно.
Я не знала, что ей ответить. Не знала, пока мой растерянный взгляд не оторвался от ее лица, скользнув вниз по серой шее. Той самой, в которую я рыдала на этом же месте несколько лет назад. Той самой, с которой теперь на меня смотрели плотно стянутые ниткой каменные леденцы.
За следующий час я промочила свою любимую сестру Модалину Дейзи Пай насквозь и рассказала ей абсолютно все.
А когда я все же смогла оторваться от такой теплой и такой родной шерстки, оставалось задать всего один-единственный вопрос:
— Будешь удерживать? — и сердце замерло в ожидании ответа, от которого зависело все.
Сестрица устало вздохнула.
— Нет. Не буду. Сама бы с тобой ушла, да не могу.
Я понимала все без слов. Все-таки, на Мод висит добрая доля хозяйства, а значит, не только Клауди Кварц и Игнеус, но и все остальные сестрицы. Мы давно бы уже расстались с ней, если бы не ее ответственность.
Было и хорошо, и грустно, что на мне такого груза не лежало.
— Иди одна, Пинки. Только… — Мод кивнула на неуклюжий мешок, — не с этим. Завтра утром зайдешь в чулан и возьмешь мои седельные сумки. Что-нибудь придумаю.
Надо ли говорить, что я до сих пор не превзошла те благодарные обнимашки? Не надо. Это будет ложью. Ведь утром, когда я тихой мышенькой оказалась в чулане, меня встретил все тот же бесцветный взгляд, который я читала, словно раскрытую книгу. А еще — тряпичный чехол на редкость знакомой формы.
— Хотела подарить на Очаг. Но сама понимаешь…
Когда я налюбовалась чехлом и слегка приоткрыла, Мод пришлось очень грубо заткнуть мне копытом рот. Но я на нее не в обиде. Было бы очень некстати перебудить своими радостными воплями всю родню, ведь…
Мне не удалось рассмотреть весь подарок, но это и не было нужно. Хватило одного слова — написанного прямо там, где крепились к колкам звенящие струны. Из тряпичного чехла на меня смотрела моя возрожденная Смарти.
Вот тогда и случились те самые обнимашки, которые я до сих пор не превзошла. И мы могли бы стоять так вечность, возможно, не одну. Я бы уж точно не отказалась… да только из комнаты вдруг послышался скрип кровати.
— Иди-иди, я задержу! — сестрица вновь не смогла сдержать чувство, на этот раз, волнение.
— Я… обязательно буду писать! Как только узнаю адрес, и…
Мод непреклонно толкнула меня в сторону выхода.
— Иди!
Я схватила все, что успела, схватила Смарти, накинула седельные сумки, и…
И я ушла.
***
Где-то тут могла быть такая, знаешь, щедро промазанная пафосом сцена, в которой я оборачиваюсь на оставленный за спиною дом. Обязательный закат, едва сдерживаемые слезы. Череда образов, похожая на неуклюжий пересказ драматического кинца…
И я бы с большим удовольствием… но только не тебе. Тебе я врать не буду и не хочу. Ведь на самом деле все, что я чувствовала, остановившись после долгого ослепляющего бега — желание сдышать весь воздух во всей Эквестрии и, пожалуй, еще немного. Еще чуть-чуть. Да и дом давно уже спрятался за этой забавной линией, которую никто и никогда не может достигнуть, как быстро к ней не бежит.
Все, что нужно было понять, я поняла уже на бегу. Я обязательно вернусь на эту бесцветную, затерянную среди каменных полей умирающую ферму. Вернусь. Но это когда-нибудь потом, как тогда казалось, где-то ближе к позиции “никогда”. А сейчас у меня есть много чего другого, на что стоило обратить внимание. Усталые копыта. Дорога. Оттягивающая плечи Смарти, да впереди — та самая линия.
К ней я и направилась, отбросив подальше все мысли о былом.
…возможно, тебе уже хочется хорошенько так двинуть мне по глупой кудрявой голове. И я пойму. История, кажется, уже завершена, а я так и не рассказала, как же все-таки получила эту несчастную метку.
Но и я попрошу тебя понять. Ведь без всех этих бесконечных слов сложно было бы представить, что творилось в голове той маленькой розовой пони, устало бредущей вдоль границы чьего-то-какая-к-Дискорду-разница-чьего особняка. А творилось там нечто весьма печальное.
Как выяснилось, стук сбитых копыт по не самым удачным тропам не только отдается бурчанием в пустом желудке, но и приводит мысли в совершеннейший хаос. Помнишь, я говорила вот буквально недавно, как все замечательно поняла? В тот момент я уже совсем ничего не понимала. Просто брела вперед, особо не надеясь ни на что. Не желая возвращаться, но забыв о том, зачем все это было мне нужно. Не глядя на суровую железную ограду по левому боку.
До тех пор, пока из-за ограды не раздался тонкий жеребячий плач.
Это совершенно точно была кобылка. И даже через толстый слой окутавшего пофигизма я ощутила, что она там одна. Совершенно одинока. Возможно даже более одинока, чем я — ведь на моей спине все-таки висела моя подруга Смарти.
Подобравшись поближе, я затихла и навострила уши.
— …п-чему… Почему папа не был рад? П… — громкий всхлип. — …чему не была рада мама? Это же… он же практически получился! Это был почти замечательный фокус…
Что-то знакомое в этом было, не правда ли? Я приподнялась как можно выше на задних ногах, чтобы перекинуть слова через ограду:
— Э-эй, там, в слезах! Что с тобой стряслось?
Думаю, это была очень тупая фраза. Чуть ли не самая тупая из всех возможных. Но, на удивление, она сработала. Кобылка-за-забором подошла ближе и недоверчиво поинтересовалась:
— И кто же там хочет поговорить со мной?
Да, она явно старалась что-то из себя показать. Понять было несложно — хватило бы этого заметного ударения последнее слово. Впрочем, сквозь еще не высохшие сопли, оно звучало скорее комично, так что я и не думала обижаться.
А еще эти мысли. Они так шустро начали складываться в строчки, что я не могла себе позволить их растерять:
— Не поговорить, наверное. Скорее… скорее я хочу тебе спеть. Хочешь послушать?
Кобылка задумалась над ответом, а я тем временем уже вынимала Смарти из уютного чехла. Струны, конечно же, повисли коромыслом. Пришлось настраивать, высекая из бедняжки не слишком-то мелодичные звуки. И где-то посередине действа с той стороны забора послышался капризный голос:
— А ты там, слышу, все уже за меня решила, да?
Вот теперь я немного обиделась:
— Ну, если хочешь…
— Нет! — в голосе кобылки-за-забором проступил хорошо заметный испуг. Кобылка не хотела остаться одна. — Нет… Пожалуйста, не уходи! Я готова послушать твою песню.
А меня и не нужно было просить дважды. Проверив в последний раз колки, я провела разок для верности по струнам — и сразу же начала:
Зажав в копытах осколки радуги,
Оставлю в прошлом обрывки праздника.
Седые камни не знают радости.
Дорога манит. Дорога дразнится.
Седые камни считают слабостью
Веселый танец без разрешения.
Сгребу в мешок все шары и сладости,
Отправлюсь в путь, и ни на мгновение
Не обернусь. Я исчезну надолго,
Забыв про бури и расстояния.
Со мной — мечта, и осколки радуги
Я снова склею в одно сияние.
Сейчас я думаю, что мой тонкий жеребячий голос, наверное, так себе сочетался с подобной лирикой. Но это я, и это я сейчас. Тогда же последний аккорд еще долго сопровождала тишина.
И в этой тишине с той стороны забора лучилось чистое, ничем не прикрытое восхищение:
— Это… — проговорила она минуты спустя. — Это написала… ты?! Прямо сейчас?!
Я кивнула, пусть она этого и не увидела.
— Да. Но это неважно, другое важно. Я написала это про себя. А может, и про тебя. Кто знает?
— То есть, подожди. Ты вот просто так взяла — и ушла?
Я усмехнулась с ноткой горечи.
— Нет. Это было совсем не просто. Но это было… правильно. Я уверена, это так.
— Но мои родители… — другая сторона ограды, но такие знакомые проблемы! — Они хотят, чтобы я поступила. Училась “серьезной магии, вместо этих жалких фокусов”! Так уже задолбали, что…
…и тут мне не удалось сдержать радостную улыбку.
Мы еще долго болтали с кобылкой-за-забором. Не знаю, честно, что сталось с ней теперь. Но одно могу сказать точно: когда я вскинула Смарти обратно на спину, мне даже не хотелось смотреть назад. Нет, не на ограду. С неизвестной кобылкой я бы с радостью встретилась еще раз.
Я не хотела смотреть на свой круп. Потому что еще тогда, во время ее восхищенного молчания, я все для себя поняла.
А круп? А что круп? Он от меня никуда не убежит. Узнать, что нарисовано на боку, я всегда успею.
Да и так ли это важно, в самом-то деле?
Вступительный текст — часть моего варианта перевода замечательной песенки «Gypsy Bard», которую можно послушать, скажем, здесь:
Песенка в конце написана мной как стихи на конкурс имени Мод Пай.
А еще тут, как всегда, есть много всяких мелких отсылочек, которые никто не заметит.
26 комментариев
— Ой… Или я сказала что-то не то?
Не завершено.
А почему не завершено? История про ферму завершена, о том, как появилась метка — рассказано. В общем-то, это и есть все задачи фика. Если же создается ощущение, что история больше и есть что-то за пределами, то так и есть. Это сайдстори к другому фику, который я только собираюсь писать.
Ок. Буду ждать и надеяться не пропустить, найдя время на прочтение.
Всё же метка так появилась?) Ок. Только почему шарики, если это была песня?
Это при прочтении не совсем понятно, как песня и поднятие настроения без вечеринки и намёка на их будущее появление заставили появиться метку явного организатора вечеринок?
Метка появилась, да. Просто Пинки незачем на нее смотреть — она и так все поняла. Насчет вечеринок — прикол в том, что музыка для нее ценна не как музыка, сама по себе, а как способ дарить веселье и показывать другим этот радужный мир. В момент исполнения песни кобылке-за-забором она увидела, что может это делать. Соответственно, шарики на метке означают не вечеринку, а в целом радость.
Просто вечеринка это такой способ наносить радость массово, по площади.
В остальном — растёт, растёт Рыжий. Текст уже не такой сумбурный, как раньше
Ну и плюс, Пинки увлечена своими эмоциями, которые слабо связаны с окружением, а больше — с ее внутренними переживаниями и событиями.
Если что, это не претензия к тексту была.
Но ажтрясёт, когда читаю про такое, особенно от психологического, а не физического, насилия. Серия про мамку Тиары тоже такой эффект оказала, хотя там и не настолько жесть.Но, полагаю, эти эмоции вписываются в задуманное действие на читателя?Да, эффект был нужен именно такой. Собственно, вся идейка-то возникла с того, что я полез копать психику Пинки для одной вещи с другом-психологом, и мы у нее нашли охренительную травму на уровне принятия такой, какая есть. Оттуда «Вечеринка для одного» и многие ее прочие особенности. Психологические проблемы это 90% что детство и, соответственно, семья. Пошли смотреть семью — а там и смотреть особо не надо: три сестры это просто ходячий справочник по способам защиты от крайне токсичной атмосферы разными типами психики. Да и общая атмосфера, показанная в рассказе метконосицам до момента с праздником это ровно оно.
В итоге решил, что праздник их развеселить не мог. Пинки спиздела. И захотелось описать, как это все могло выглядеть ближе к реальности, чем в сериале.
Им ещё повезло, что у каждой защита пошла по одному типу, когда ты одновременно (а не на разные ситуации/с разными людьми) реагируешь как Марбл и Лаймстоун, это так себе защита, потому что токсичная атмосфера устраивается в собственной голове.
Что до защиты — на самом деле, им внутри не особо-то весело. Защита помогает смягчить последствия, но не избавиться от них. Так что токсичной атмосферы и им хватает, просто устроена она проще, чем у реальных людей, которые как правило не так ярко выражены.
лисымеланхолик потом вынужден ещё лет 10 вспоминать это с прочими инцидентами, поначалу как вариант злиться, потом самоненавидеться, а можно и всё сразу. Но да, агрессия — небазовое свойство меланхоличного темперамента, это такой паттерн, который всем можно привнести, расшатав нервы.Ты это кому-нибудь не знающему разжуй :D Лисы к тому, что есть тип защиты ещё более пиздецовый, да.
чтоб эти идиоты заткнулись,а то падазрительна. Что при этом с частью меланхоликов случится — а пофиг, стуация, когда популяция ценнее отдельных особей.Вот и у человека это, имхо, самый больной темперамент, оставшийся этаким атавизмом. Ох уж эта генетическая лотерея. Ну хоть склонность к творчеству из-за необходимости побольше быть с собой, поменьше с остальными, чтоб не травмировали, бонусом идти может (но, так-то, она ко всем может идти, и не как часть ухода в себя).
И еще одна более знакомая Пай, исполняющая важнейшую роль подставки.
Тыц.
Я херовая фотопони, да. Просто захотелось поделиться.
Очень мило и грустно! :-)
И да…
Такая версия гораздо ближе к реальности.
И я знал, я знал, что у Трикси судьба тоже поломана по самое не горюй!