Мифы и наследия (Том 2, Глава 1)

Автор: Tundara
Оригинал: Myths and Birthrights
Рейтинг: T
Перевод: RePitt
Редактор: Randy1974, Shaddar, Arri-o

На пороге двадцать первого дня рождения простая жизнь Твайлайт Спаркл переворачивается с ног на голову. Получив то, что было ее по праву рождения, Твайлайт приходится иметь дело с тремя новыми аликорнами. Никто не знает, откуда они появились и чего хотят, а аликорны в свою очередь, похоже, намерены прятаться и скрывать свои цели. Чтобы узнать правду, Твайлайт отправится в далекие древние земли со старыми и новыми друзьями.

Ponyfiction

Том 2: Глава 1. Краткое затишьеОбщепризнанной истиной является то, что смерть любого юного пони, полного жизненных сил, особенно тяжела для тех, кто остался в этом мире.

Смерть Рэрити и, в частности, последовавшие за ней похороны заставили всю страну скорбеть. В дни, последовавшие за жертвой Элемента Щедрости, газеты публиковали статью за статьей, перечисляя ее многочисленные достижения. Причина смерти тоже широко обсуждалась. Мало кто мог поверить в официальную версию о внезапной, молниеносной болезни, унесшей жизни героини. Как могло случиться, что пони, противостоящая лицом к лицу с Богом Хаоса, вторгшимися армиями и изгнавшей целый клан Алмазных Псов, постигла столь обыденная участь? Наиболее подозрительные личности зашли так далеко, что заявили, будто Рэрити погибла во время выполнения какой-то секретной миссии.

Эти теории так и не получили широкого распространения, и к тому времени, когда единорожка была похоронена, только самые подозрительные или циничные пони продолжали делать подобные заявления.

Похороны прошли в традиционной для единорогов манере солнечным утром первого мая.

Цветы в близлежащих садах танцевали на ветерке мягкими розовыми завитками, дразня скорбящих тем, какой прекрасный день был подарен им для такого мрачного события. Погодная команда, предупрежденная заблаговременно, позаботилась, чтобы небо было чистым, без какой либо мути или облаков, налетевших из Вечнодикого леса.

Почти все жители Понивилля собрались в полях возле библиотеки, чтобы выразить свое почтение. Обычно поминки проводились в городском храме, но в Понивилле он отсутствовал. Поскольку кладбище было слишком маленьким, чтобы вместить такое количество скорбящих, не было другого выбора, кроме как перенести церемонию на близлежащие поля. Из-за павильонов и транспарантов, установленных для такого количества пони, собравшихся было легко принять за ярмарку. Присутствовали все самые известные жители, от мэра с ее коллегами из местного делового совета до многочисленных друзей. Много кто приехали и из более отдаленных мест: из Мэйнхэттена, Болтона, Кантерлота и из всех промежуточных населенных пунктов. Был даже контингент из Ванхуффера. Пони из мира высокой моды смешались с фермерами и аристократами, разбавленных местными рабочими, и повсюду были разбросаны парадные мундиры офицеров Королевской гвардии и военно-морского флота.

Офицеры, в частности, вызвали приглушенный гул перешептываний. Все в городе знали Рэрити как исключительную и преданную своему делу портниху, но никто не подозревал о ее связях с военными.

− Что бы они об этом подумали? − пробормотал Магнум себе под нос, слегка повернув голову к бросающемуся в глаза пустому месту рядом с ним, где должна была стоять Бонни.

Он воспользовался куруликумной свечой, которую Рэрити использовала для отправки писем матери, чтобы сообщить Бонни обо всем произошедшем. За тысячи миль отсюда, у берегов Тротугалии, она горевала по-своему: заливалась выпивкой до бровей и материла свою команду. По ночам, когда очередная бутылка рома подходила к концу, она прокрадывалась в каюту и отправляла маленькое письмо сквозь магическое пламя непомерно дорогих свечей.

Магнум кивнул, когда первый морской лорд Джиб Сайл достоял в очереди, чтобы выразить соболезнования.

− Большая трагедия, и вся Эквестрия скорбит вместе с вами, мисс Белль, — немного натянуто произнес жеребец, подойдя к Свити.

Она ответила на его слова молчаливым кивком.

Затем пожилой моряк отошел, чтобы присоединиться к леди-адмиралу Мели Луламун, которая мрачно беседовала с Верховным арбитром юстициаров Селестии и главным комендантом Облачного Конклава.

За неделю, прошедшую с тех пор, как Рэрити пожертвовала собой, чтобы остановить Сирину, Свити не произнесла ни слова. Она заперлась в доме сестры и сидела, уставившись на свои фотографии с Рэрити. Зернистые снимки, черно-белые или подкрашенные кистью художника. Фотографии, на которых они запечатлены сидящими в кафе и пьющими молочный коктейль, или первая Ночь Кошмаров Луны в Понивилле. В тот год Рэрити бесконечно возилась со своим костюмом и пропустила все веселье с принцессой. Однако тот снимок, который больше всего привлек внимание Свити, был одним из самых старых.

Уголки его были выцветшими, Рэрити сидела на подушке рядом с люлькой. Она сама была лишь юной кобылкой, белоснежной, как херувим, а грива казалась черной из-за особенностей снимка. Время и солнце стерли четкие линии, и очертания почти растворились в серой дымке. Но маленький сверток в копытцах Рэрити было легко узнать. Это была самая старая фотография Свити, сделанная вскоре после ее рождения.

Новые слезы выступили у нее на глазах, и кобылка вытерла их яростным движением и шмыгнула носом.

− Вот, дорогая, возьми, − произнес следующий пони в очереди, протягивая Свити сложенный платок.

Она не ответила “спасибо", а только подняла глаза и обнаружила, что стоит в тени Фэнси Пэнтса. Слезы застилали его опухшие, покрасневшие глаза, а усы дрожали от едва сдерживаемых эмоций. Возвращая платок, кобылка открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова и медленно закрыла рот обратно.

− Я понимаю, понимаю, − жеребец наклонился и обхватил Свити копытом, чтобы заключить ее в нежные объятия. − Тебе не нужно ничего говорить, пока не будешь готова.

Он разжал объятия, в последний раз ободряюще сжав кобылку, и отошел, чтобы присоединиться к остальным.

Свити смотрела вслед Фэнси и не слышала и не видела следующих пони, которые говорили с ней.

Мысли ускользали, погружая ее все глубже и глубже в меланхолию. Все в ней красноречиво свидетельствовало о горе, разрывающем на части ее юное, невинное сердце. В этот день, такой прекрасный для любого другого наблюдателя, весь диск был для нее серым, тусклым и пустым.

Свити нахмурилась еще сильнее, когда по дороге прокатилась вереница экипажей, запряженных королевскими гвардейцами.

Ее челюсти сжались, когда двери трех карет открылись. Селестия и Луна вышли из первой; их головы были высоко подняты, но их обычные улыбки исчезли. На головах обеих были венки из белых лилий вместо их обычных диадем. За ними следовали Кейденс, Шайнинг Армор и Тир из второй кареты. Как и старшие принцессы, Кейденс и Тир тоже были увенчаны лилиями. Свити слегка прищурилась, глядя на Тир, а затем широко распахнула глаза при виде вновь появившихся крыльев кобылки. Внутренности единорожки скрутило тугим узлом ярости.

«Почему, − кричала она в тишине своего разума, − ей вообще позволили показаться здесь, когда именно она навлекла все недавние беды на Эквестрию?”

Ярость только нарастала, а затем растворилась в холодном небытии, когда Иридия, Твайлайт и Флаттершай вышли из последнего экипажа.

Флаттершай появилась последней, ее голова была низко опущена и неуверенно блестящие бирюзовые глаза бегали из стороны в сторону, ища, куда бы броситься и спрятаться. Тщетное желание, поскольку все внимание было приковано к королевской свите и ее потрясающей красоте. Лепестки волнами падали с гривы и хвоста, рассыпаясь танцующими брызгами красного, розового, белого, желтого и голубого цветов. Но даже они не могли отвлечь внимание от спирального рога, торчащего из гривы, как ни старалась Флаттершай спрятать его под шляпкой.

Принцессы и королева выразили свои соболезнования Магнуму и Свити, а затем отошли, чтобы встать по другую сторону погребального помоста, которому предстояло стать погребальным костром Рэрити.

Твайлайт задержалась дольше всех. Глаза принцессы были красными и опухшими, и она несколько раз пыталась заговорить, прежде чем наконец сумела начать.

− Свити… Мне очень, очень жаль. Это моя вина, − Твайлайт шмыгнула носом, но из ее глаз не потекли слезы. − Если бы я не ушла тогда, если бы я была здесь ради вас обоих, я могла бы, нет, спасла бы ее.

Свити все еще не могла ничего сказать. Она не могла даже улыбнуться или нахмуриться, только опустить взгляд в пространство между своими копытцами.

Твайлайт была неправа. Это была не ее вина. Это не могло быть ее виной. Не она привела тени в Эквестрию. Не она защищала их молчанием. Не Твайлайт выжила.

Свити подняла глаза, когда Флаттершай заняла место, которое освободила Твайлайт. Принцесса Тайги мать обхватила крылом и повела к остальным.

− Свити, − голос Флаттершай был таким же мягким, как и всегда, но с тех пор, как она Возвысилась, в нем слышалась гораздо большая сила. Вместо слов она попыталась обнять кобылку. Свистящий вдох, резкое движение назад и яростный взгляд остановили ее. После нескольких мгновений молчания, Флаттершай отступила с тихим “я понимаю” и присоединилась к остальным аликорнам.

Раздувая ноздри, Свити развернулась и зашагала прочь. Она больше не могла тут находиться. Она больше не могла выносить ни минуты ее присутствия.

Ее уход не остался незамеченным, Эппл Блум и Скуталу ускользнули от своих семей, чтобы последовать за ней. Они догнали единорожку как раз в тот момент, когда она подошла к бутику Рэрити.

− Ты не собираешься остаться на прощальную речь принцессы Селестии? − спросила Эппл Блум, подходя и успокаивающе кладя копыто на плечо подруги.

Свити только помотала головой и протиснулась внутрь. Демонстрационный зал был наполовину забит коробками, рассортированными по месту назначения. Некоторые предметы должны были отправиться на хранение, в то время как другие были отложены Магнумом для пожертвований на благотворительность или для богатых коллекционеров, готовых заплатить высокую цену за безделушку, некогда принадлежавшую героине Эквестрии. Вчера похожая коробка с вещами была отправлена в Нотр-Дам-де-ла-Шансон. Старые, изношенные ножницы Рэрити, первый найденный ею драгоценный камень, прядь волос, отстриженная от хвоста. В храмовых хранилищах они будут храниться как святые реликвии.

Фыркнув, Свити начала расставлять все по местам. К счастью, ее друзья не стали протестовать и принялись ей помогать.

Троица погрузилась в почти уютную тишину, пока они работали, развешивая картины, цепляя на поникен последнее платье, сшитое Рэрити, и расставляя другие вещи на стеллажи или витрины. Сол медленно переходил от одной витрины к другой, и день начал клониться к вечеру.

Как только подошло время ужина, в дверь постучали. Свити взглядом велела подругам не открывать. Троица стояла, уставившись на дверную ручку в молчаливом ожидании.

− Девочки? − спросила Твайлайт, ее голос донесся из-за окна.

Поворот ручки, звон дверных колокольчиков, и принцесса, освещенная светом солнца, появилась в дверном проеме. Позади нее, выглядывая из-за угла, на улице виднелась Флаттершай в сопровождении небольшого отряда стражей.

− Как у вас дела? − спросила принцесса, заходя внутрь, за ней по пятам следовала Флаттершай.

− У нас все в порядке, честное слово, − Эппл Блум указала на Скуталу кивком головы, которая лишь мрачно кивнула в ответ.

− Свити? − вопрос Флаттершай прозвучал так тихо, что почти затерялся в тишине, воцарившейся в помещении.

Застыв от яростного отвращения, единорожка даже не взглянула в сторону Флаттершай, запихивая фотоальбом с примерами платьев обратно на полку.

− Злиться − это нормально, − Твайлайт бесшумно подошла к Свити и протянула крыло. Ее прикосновение было призрачным, покалывающим шерстку единорожки.

Проекция, сама Твайлайт не покидала “Беллерофон». Попытка кобылки сбросить крыло оказалась тщетной, копытце прошло сквозь иллюзорное тело принцессы. Гнев все сильнее закипал в груди, и Свити рявкнула:

− Оставьте меня в покое.

− Ты страдаешь, − констатировала Твайлайт, но не попыталась последовать за Свити, когда та попятилась. Вместо этого ее большие лавандовые глаза выражали глубочайшее сочувствие, когда она продолжила: − И это моя вина.

− Твоя? Нет, − прорычала единорожка, затем ткнула копытцем в сторону Флаттершай. − Это ее вина! Она убила мою сестру. Рэрити мертва из-за нее!

− Свити, ты же знаешь, что это неправда, − Твайлайт снова приблизилась к Свити. − Флаттершай такая же жертва, как и Рэрити. И как можно считать, что Тир имеет какое-то отношение к тому, что произошло?

Принцесса не заметила гримасу, исказившую лицо Флаттершай, но Свити заметила. Недоверчиво прищурив глаза, единорожка застыла на месте и выпалила в ответ:

− Эта ненормальная кобыла привела сюда призрачных тварей! Одна из них напала на тебя, помнишь? И Флаттершай сбросила Рэрити со скалы! Она убила мою сестру!

После этого заявления по щекам Свити потекли слезы, и она оказалась в объятиях своих подруг. Она подавила всхлипы, но сдержать слезы не смогла.

Обмениваясь обеспокоенными взглядами, Твайлайт и Флаттершай не знали, как помочь.

Прислушиваясь из-за двери, Селестия повернулась к Магнуму:

− Мистер Белль, я думаю, будет лучше, если вы со Свити ненадолго приедете в Кантерлот. Смена обстановки пойдет ей на пользу. Как и всем остальным. Уже приняты меры к тому, чтобы сестры Эппл тоже провели время во дворце. Если Скуталу тоже приедет, у Свити будет поддержка всех, кто ее любит, и не будет никаких ужасных напоминаний.

Если Магнуму и пришло в голову поспорить с принцессой, то он решил не высказываться. По правде говоря, это предложение показалось ему отличной идеей, и, поклонившись, он безоговорочно согласился с предложением Селестии.

---

В долине, расположенной внизу, зима была почти забыта в наступающем благоухающем раннем мае. В Кантерлоте было не так жарко. Несмотря на стремительное наступление лета, прохладный ветер дул с горы Кантерхорн на улицы западного района. Запертый в узких переулках и аллеях, он набирал скорость, взъерошивая распущенную золотистую гриву Эпплджек, когда с воем проносился мимо по направлению к окраине города и долине внизу. Земнопони поплотнее запахнула легкую куртку, чтобы защититься от холода, и вышла из толпы одинаково одетых пони.

Широкие ступени поднимались под ее копытами, ведущие ко входу в собор Нотр-Дам-де-ла-Шансон, или, на языке эквестрийцев, Наша Госпожа Песен.

Это было самое старое здание во всем городе. Старше, чем университет, старше, чем город, старше, чем даже кантерлотский дворец, построенный после Войны Солнца и Луны. Половина храма возвышалась на естественном уступе, в то время как остальная часть была утоплена в самой горе, используя сочетание естественных пещер и вырубленных помещений. От выступа отходила терраса, придавая городу его неповторимый вид, нависающий над долиной Эквис.

По воскресеньям весь храм наполнялся верующими и резонировал с их песнями, пока небесный звук не разливался по городу и долине внизу, за что Нотр-Дам-де-ла-Шансон и получил свое название.

Эпплджек замедлила шаг, чтобы рассмотреть широкий фасад храма, на нем было выгравировано сто одно изображение пони, участвовавших в повседневной жизни Эквестрии во время строительства храма. Большинство действий были простыми, от стирки белья в бадьях до обработки полей самыми простыми мотыгами. В окружении небольших барельефов находились шесть возвышающихся изображений Святых Гармонии, по одному с каждой стороны огромных, окованных железом массивных дубовых дверей. Проходя через дверь земнопони, Эпплджек мысленно помолилась Святой Куки, прежде чем ступить на порог большой часовни.

Над центральной дверью для единорогов было расположено большое розовое окно, пропускающее свет полуденного солнца в самое сердце храма. Каждое оконное стекло, окрашенное в чудесный синий, насыщенный пурпурный или ярко-красный цвета, изображало сцены дня Согревания Очага, от исхода из Старых Королевств до испытаний трех племен, от земных пони и единорогов на их древних кораблях и пегасов, спасающих летающие города своих предков, до изгнания Виндиго Святыми, завершающееся распространением послания Гармонии среди недавно объединившихся пони.

Замедлив свой решительный шаг, Эпплджек обнаружила, что стоит лицом к лицу со статуей сестер. В мраморе, освещенном светом, отбрасываемым Северной розеткой, Фауст и Иридия стояли, переплетаясь, застыв в танце. Долгое время Фауст стояла одна на возвышении, как и в каждом храме по всей Эквестрии и в Старых Королевствах. Эпплджек была озадачена тем, как жрицы заменили предыдущую статую.

Несомненно, при помощи магии единорогов.

Земнопони покачала головой, удивляясь переменам. За последние годы их произошло слишком много.

Прежде чем она успела пойти дальше, ее взгляд перешел от статуй к потолку. Расписные фрески, взятые из священных книг Имен, Сола и Селены, покрывали всю его поверхность. Именно здесь, в этом единственном в своем роде святилище, богиня Селестия имела преимущество перед принцессой Селестией.

Она, изображенная в виде юной девы с пышной розовой гривой, играла на зеленых полях с несколькими жеребятами. Большую часть сцены было не видно из-за строительных лесов, которые тянулись к ней, пока квалифицированные специалисты выполняли необходимые действия по реставрации фресок. Если бы не ремонтные работы, за Селестией бежали бы еще две кобылки темного окраса.

Изображения перетекали в образы Селестии, какой она выглядела во время войны с Найтмэр Мун. С ее гривой и хвостом, извергающими адское пламя, лижущее воздух, и глазами, горящими угольками едва сдерживаемой мести, она была воплощением силы, ничем не сдерживаемой и необузданной. С мечом Коронал Эдж на боку она пробивалась сквозь безымянную черную массу теней, и из ее рога лился огонь.

Полуночная синева окутывала белую шерсть Селестии, а луна на следующей фреске была наполовину затенена изображением Кобылы-на-Луне. Слеза катилась по щеке принцессы, когда она поднимала взгляд к луне, и с ее губ текла песня, в которой она оплакивала войну и потерю своей сестры. К ней присоединилась Кейденс, богиня Любви с суровым лицом, отказывающаяся смотреть в тьму ночи. Вокруг них эквестрийцы скорбели, низко склонив головы.

На последней фреске было изображено основание Кантерлота, а Селестия − его защитницей. Под ее крыльями были укрыты пони, и все они тянулись к богине. Сквозь разрыв в нарисованных облаках пробивался солнечный луч, золотой столб указывал путь к Кантерхорну, горе, на которой еще не было города.

Эпплджек поразилась достоверности этих сцен. Все истории, которые она слышала, когда была маленькой кобылкой, менялись. Сначала возвращение Луны и повторное появление Книги Селены. Истории, содержащиеся в этой книге… По спине земнопони пробежала дрожь. Теперь вновь появилась Иридия, и точно так же, как и ее племянница, не в виде монстра, который стал основой многих поучительных историй. У Твайлайт была оригинальная Книга Весны, но получит ли она более широкое распространение? Какие части истории принцесса Селестия исказила, чтобы защитить идеальный образ своего табуна? Что откроется в суровом свете правды?

Фыркнув, Эпплджек отвела взгляд от потолка и двинулась вперед, минуя ряд ниш вдоль нефа. Здесь стояли статуи оставшихся аликорнов, каждая из которых была изображена с такой реалистичной точностью, что казалось, они вот-вот сойдут со своих постаментов. Перед каждой статуей была низкая, обитая бархатом скамья, на которую можно было преклонить колени во время молитвы, и небольшая площадка для подношений. В полированной гранитной стене отражалось мерцание десятков свечей. За статуей находилось высокое окно с витражным стеклом, обращенное на запад.

И снова земнопони столкнулась с переменами. Селестия, Луна и Кейденс были знакомы, а статуя Твайлайт − ожидаема. Статуя Тир, однако, стала неожиданностью. Но была еще одна статуя, неизвестной темношерстной кобылки, стоявшей рядом с Твайлайт, которая привлекла внимание Эпплджек, заставляя ее направиться по центру нефа к нише.

Статуи еще не было во время пышных похорон, состоявшихся всего неделю назад, когда «реликвии», принадлежавшие Рэрити, были отправлены в подземелья, а пустой гроб помещен в крипту. Или, может быть, она просто не заметила ее. Все, что касалось этих двух похорон, было словно в тумане.

− Ходящая во снах, − произнесла какая-то пони у плеча Эпплджек, заставив ее подпрыгнуть.

Удержавшись от резкого замечания, земнопони обернулась и увидела, что на статую смотрит крепкая единорожка. Ее пышная каштановая грива была убрана под золотисто-изумрудную шаль, ниспадавшую до холки. Ее крупные серьги-кольца свидетельствовали, что она была довольно состоятельной кобылой, а обветренное, серьезное лицо, демонстрировало, что эта пони много времени проводила на солнце.

− Аланотта, − представилась кобыла, сдержанно кивнув, и Эпплджек ответила тем же.

− Она одна из тех, кто пали вместе с Тир? − земнопони мотнула головой в сторону статуи.

− Пала? О нет. Она − легенда Старых Королевств, − Аланотта подошла посмотреть на статую. − Первая дочь Приносящей Весну. Святую Кловер обманом вынудили помочь ужасному пони украсть ее бессмертие. Это стоило Кловер зрения. В легенде говорится, что, поскольку она была слепа к его намерениям, то стала слепа и ко всему миру. Урок об опасности Гордости. В ту эпоху ее было слишком много, и это дорого обошлось диску. Я не ожидала, что Сестринство Эквестрии выставит ее статую.

− У Твайлайт есть старшая сестра? − Эпплджек сдвинула шляпу на затылок и присмотрелась к статуе повнимательнее, замечая детали, которые раньше не замечала, например, насколько глаза кобылки похожи на глаза Твайлайт, или спираль ее рога. − Здесь нет никаких историй о ней.

− Если верить легендам, это была бы непростая тема для Селестии и Луны, − Аланотта пожала плечами. − И у солнечной принцессы есть привычка скрывать то, что причиняет ей боль, вместо того, чтобы разбираться с этим в открытую.

− Есть такое, − у Эпплджек вырвался тихий разочарованный смешок. − Откуда ты так много об этом знаешь?

− Ну, как хранитель Книги Весны, я изучала ее и теперь могу цитировать отрывки наизусть. Книга охватывает только первую тысячу лет и посвящена не истории, а притчам и урокам. Также немного практической магии. Это пробудило во мне желание узнать больше о старых легендах, поэтому я стала их искать. Селестия не могла уничтожить в Старых Королевствах все знания, которые, по ее мнению, вызывали беспокойство, как она это сделала здесь, в Эквестрии, − на лице кобылы была материнская улыбка, но в ее тоне слышалось легкое неодобрение.

− Хм, − Эпплджек не пыталась скрыть растущего разочарования. Ее грива встала дыбом от усиливающегося жара, а на языке появилась горечь.

− Я рада возможности поговорить с вами, леди Эппл, − продолжила Аланотта.

Ярость разгорелась еще сильнее, и Эпплджек огрызнулась:

− Мэм, пожалуйста, не называйте меня так. Я не “леди”.

Улыбка Аланотты не дрогнула, на ее лице отразилась обида.

− Как пожелаете.

Эпплджек не удивилась, когда кобыла последовала за ней от статуи.

− Эквестрия сильно отличается от того, что мы слышали о ней в Збори, − пауза, предназначенная для того, чтобы земнопони задала какой-то вопрос, пропала втуне.

Аланотта продолжила, несмотря ни на что:

− Мы не проводим обряд получения Имен, как это делаете вы, − кивнула она в сторону группы жриц, ухаживавших за главным алтарем.

Расположенный в дальнем конце апсиды, окруженный с одной стороны трибунами для хора, а с другой − старинным медным органом, трубы которого извивались по стенам, алтарь прибирали несколько сестер под руководством настоятельницы. Вскоре кобылы из окрестных деревень будут стекаться в храмы, чтобы принять участие в ритуале, в ходе которого они узнают имена своих будущих жеребят. В то время как в большинстве деревень было по крайней мере святилище, посвященное Дарующей Имена, лишь в немногих были настоящие храмы. Даже в Понивилле его не было.

Легкая улыбка появилась в уголках губ, когда Эпплджек вспомнила, как она ходила со своей матерью на имянаречение Эппл Блум. Они доехали на поезде до Мэйнхэттена и посетили один из многочисленных храмов, которыми так гордился город, проведя несколько дней с ее двоюродными родственниками из клана Оранджей.

Это было одно из последних воспоминаний, которые земнопони сохранила о своей матери.

− Что такого особенного в том, как мы все делаем? − в тоне Эпплджек послышался легкий намек на упрек. − Насколько я знаю, мы всегда так делали.

− В Збори и Элессии это делают не в храмах, а в полях за пределами поселений. И для всех сразу. Сотни, а то и тысячи кобылиц, и все они разделяют один и тот же опыт, слыша, как Ее голос шепчет имена малышей, − Аланотта улыбнулась, и Эпплджек поняла, что цыганка ей нравится, и ее гнев, наконец, уступил место чему-то более мягкому. Это было похоже на то, как если бы она читала рассказы Бабули Смит о своих предках, когда те странствовали по Центральным землям.

− Ладно, что ты здесь делаешь? − спросила земнопони, сворачивая в трансепт к потайной боковой двери, ведущей к реликвариям и склепу.

− Я полагаю, вы называете это осмотром достопримечательностей, − у Аланотты вырвался смешок. − У меня мало дел. Мои дочери, сыновья, племянницы и племянники тренируются с Ночной Стражей. Они изо всех сил стараются быть готовыми служить Хранительнице Ночи, когда она вернется. А такая старая дама, как я? Мое время пришло и ушло. Я выполнила задание, данное богами, и принесла Хранительнице Ночи Книгу Весны. Все, что мне осталось, − это передать то, что я знаю, своим ученицам. А что насчет тебя? Что привело тебя сюда?

Кобыла обвела копытом главный неф, на скамьях которого могли разместиться тысячи пони.

Эпплджек остановилась у маленькой, невзрачной двери. Она тоже задумалась, что же она тут делает. Рэрити не была похоронена в своей могиле. После уничтожения Сирины от тела не осталось ничего, даже пепла. И даже если бы гроб не был пуст, Рэрити уже давно переправилась через реки мертвых в Элизиум.

Слезы защипали глаза, а затем потекли ручьями, оставляя шерсть спутанной, когда Эпплджек тяжело всхлипнула. Плач стал для нее самой шоком, так как она была скорее рассержена, чем опечалена смертью Рэрити. Ее потеря была неправильной и несправедливой. Сирина украла ее у всех, оставив после себя зияющую рану. Никто не пострадал сильнее Свити Белль, и это наполнило земнопони таким гневом.

И все же, вот она здесь, рыдает, как одна из тех взбалмошных, утонченных аристократок, которых Эпплджек так презирала.

Чье-то копыто обхватило ее плечо, и, прежде чем земнопони успела запротестовать, ее прижали к шее Аланотты. В нос ударил теплый, пряный аромат, а грива цыганской матроны защекотала лицо. И сила тоже. Несмотря на то, что единорожка была старше, хотя и не старой, долгие переезды из города в город сделали ее сильной и жилистой. На мгновение Эпплджек подумала о своей матери.

− Спасибо, − шмыгнула носом земнопони и протерла глаза, когда слезы перестали течь.

− Все в порядке. Моя дочь тоже любила плакать, когда была беременна.

Гнев вспыхнул с новой силой.

− Я не беременна! − отрезала Эпплждек, отстраняясь.

− Ох, дитя, я узнаю беременную кобылу, когда вижу ее, − Аланотта полуобернулась, чтобы показать свою метку − большую погремушку для жеребенка, лежащую в люльке. − Я была акушеркой с тех пор, как выросла чуть выше колен своей матери. За все эти годы я поняла, что внешность может быть обманчива, а настроение переменчиво, несмотря ни на что, но магия кобылы всегда говорит правду; и твоя магия перетекает к твоему ребенку.

Она ткнула копытом в едва заметно выросшие бока Эпплджек.

− Но в этом Сезоне у меня не было жеребца, − прорычала земнопони, и шерсть на ее загривке встала дыбом.

− Сезон не всегда имеет значение. Я знала кобыл, которые беременели больше чем за месяц до или после Сезона, − копыто протянулось к Эпплджек, чтобы потрепать ее по холке, а затем погладить по гриве. − Все в порядке, дитя. Ты, уже и сама должна была понять.

“Правда?” − спросила себя Эпплджек.

Из-за всего, что произошло, она вообще не обращала внимания на Сезон. Были ли какие-нибудь обычные симптомы? Жар и зуд. Низменные мысли и желания. Не получалось вспомнить. На нее Сезон никогда не влиял слишком сильно, и работа всегда отвлекала. Что-то еще, на чем можно было бы сосредоточиться, дабы Сезон не был чем-то большим, чем легкое раздражение, пробегающее по затылку.

Тяжело опустившись на стул, Эпплджек посмотрела на свою округлившуюся талию и живот.

Жирные блюда со сливками, которые подавали во дворце, не могли объяснить ни увеличение веса, ни странную тягу к еде, которая все время усиливалась.

В тот момент, когда все встало на свои места, земнопони едва не лишилась чувств прошептав:

− Я беременна? − слова вертелись у нее на языке, как будто доносились откуда-то издалека. Эпплджек ахнула, икнула, прикрыла рот копытом, а затем закончила окрепшим голосом, сквозь растущую улыбку: − Я беременна.

А потом страхи обрушились на нее, как валуны при обвале. Земнопони никогда даже не говорила о жеребятах с Соарином. Он был так увлечен своей карьерой, а ей нужно было управлять фермой. Хотел ли он вообще завести жеребят? И Бабуля Смит! Бабуля будет очень разочарована. Она всегда говорила, что нужно сначала найти хорошего жеребца, остепениться, а уж потом рожать жеребят. Не наоборот.

Слезы радости и грусти грозили хлынуть снова, горло перехватило, а голова закружилась от противоречивых эмоций. Эпплджек попыталась вытряхнуть клубящееся мысли, найти точку опоры, но все, о чем она могла думать, − это о жеребенке внутри нее и о том, что это значит.

---

Диск приветствовал Флёр завываниями ветра, стоном дерева и каплями воды, которые попадали ей на нос, просачиваясь сквозь натруженные бока «Беллерофона». Слепая паника сдавила ей горло, и она рефлекторно потянулась к мужу, ища утешения в его тепле и сильных ногах.

Конечно, его не было, так как жеребец был в Кантерлоте, так далеко отсюда. Все, что Флёр нашла, − это сырой, затхлый воздух, в котором можно было буквально пощупать копытами, пока ее койка раскачивалась при крене корабля. Рывок оказался неудачным, и единорожка рухнула на пол каюты размером со шкаф. По пути она с громким треском ударилась подбородком об узкий стол. Перед ее все еще мутными от сна глазами поплыли пятна, а челюсть пронзила острая боль.

Застонав, Флёр не сдвинулась с мокрого деревянного настила, пока в челюсти не осталась только тупая боль. Проведя языком по зубам, она с удивлением обнаружила, что ни один из них не сломался. И она даже не прикусила язык.

Выйдя из каюты, единорожка чуть не ударилась о стену из-за очередного крена и дрожи, прокатившейся по всему кораблю. Соблюдая особую осторожность, широко расставив копыта, она, наконец, смогла пробраться на корму, к каюте принцессы.

Постучав и услышав в ответ тонкий, пронзительный голос, пранцуженка, запинаясь, вошла в дверь.

Большая каюта оказалась гораздо более тесной, чем Флёр помнила. Вторая, большая кровать, расположенная над пушкой по левому борту, была точной копией той, что использовала Твайлайт. Вдоль балок горели магические светильники, отбрасывая ровный желтовато-розовый свет, который придавал всему желтоватый оттенок.

За длинным столом сидели принцесса Твайлайт со своими подругами и охраной. Внимание Флёр по-настоящему привлекла пони на дальнем конце стола.

Она и представить себе не могла, что однажды увидит Фауст Инвиктус, легендарную королеву всех пони, кроме как на картинках. Та была… меньше, чем ожидала Флёр, лишь немного выше Твайлайт. И поскольку Твайлайт все еще осваивалась в своем новом статусе Богини Звезд, у Фауст не было такого преимущества.

Ее темная с рыжеватым отливом грива была зачесана набок, концы туго закручены, подчеркивая изящные линии шеи. Пейтраль, всегда изображаемая на картинах и бюстах, отсутствовала, как и корона. И все же, никто не стал бы отрицать, что с первого взгляда эта пони превосходит всех остальных. Драгоценности были не нужны, когда глаза сияли ярко, словно пара самых чистых голубых бриллиантов.

Кому-то потребовалось прочистить горло, чтобы Флёр осознала, что потерялась в собственных мыслях.

− Ты очнулась! − Твайлайт жестом пригласила Флёр присоединиться к ним за столом. − Мы как раз говорили о…

Единорожка склонила голову набок, когда голос Твайлайт затих. Принцесса дернулась, на мгновение нахмурилась, а затем натянуто улыбнулась:

− О всяком. Типа, эм… Зебрики.

Положив голову на копыто, Рэйнбоу фыркнула и закатила глаза.

− Ты совсем не умеешь врать, Твай.

Неуверенная, Флёр помедлила еще мгновение, как раз достаточное для того, чтобы корабль снова накренился и чуть не швырнул ее на стол. Несколько телекинетических аур мигнуло вокруг стола, подхватив единорожку, а также различные чашки, тарелки и игру в камешки, расположившуюся между Твайлайт и Фауст.

− Вы ничего не можете сделать с погодой? − пожаловалась Рэйнбоу, когда все было расставлено по местам.

− Мы же сказали тебе, что не можем, − огрызнулась Твайлайт в ответ, и уши ее встали торчком. Она быстро отвела взгляд к широким черным окнам, которые тянулись по всей корме корабля. − Ну, вообще могли бы, но это будет иметь последствия в другом месте. Это как…

− Бабочки машут крыльями. Я знаю. Ты уже раз десять только за сегодня использовала эту аналогию, − Рэйнбоу потерла копытом висок и прислонилась спиной к стене.

− Это сравнение, а не аналогия, − быстро поправила Твайлайт, затем ее внимание вернулось к Флёр. — Тебе лучше присесть.

Пинки еще теснее прижалась к и без того уже сплющенной Рэйнбоу Дэш, указывая розовым копытцем на свободное место. Было тесно, так как многие были прижаты друг к другу или к стене, чтобы их не швыряло из стороны в сторону при качке.

Не отрывая взгляда от доски с камнями, Фауст произнесла:

− Мы уже начали опасаться, что совершили ошибку в расчетах. Но, похоже, ты, наконец, справилась со своей личной бурей, − ее голос полностью соответствовал величественному виду. Было очевидно, на кого равнялась Селестия с ее королевскими манерами и видом, и Флёр не могла не быть очарована.

− Ох. Oui, ваше величество, − за столом не было места для поклона, поэтому единорожка ограничилась глубоким кивком. − Я не совсем понимаю, что произошло. Помню, как была на острове, сражалась с големами, пони кричали, отступали к пляжу, вонь от грязи, ила и гниющих водорослей… А потом ничего. Я вижу, мы победили, но как?

Флёр печально покачала головой.

− Ну, после того, как я разбудила Фауст, Левиафан забрала мой глаз, − Пинки изобразила одну из своих веселых улыбок, сменившуюся счастливым смешком, и указала на повязку через глаз с вышитым золотом черепом и скрещенными костями. − Фауст и Твайлайт сотворили заклинание, чтобы усыпить большую злюку и держать ее взаперти еще очень, очень, очень долго, а потом мы − вжух − и обнаружили, что остров тонет, и все пони прыгают в лодки, чтобы вернуться на корабль вместе с тобой и Рэйнбоу, усталыми и в синяках от битвы с другим злодеем, который почти…

Именно в этот момент Дэш сунула копыто в рот земнопони, прервав поток слов, прежде чем он успел вырасти до поистине невероятной длины.

− Я воспользовалась тем копьем, которое ты призвала, чтобы сразить того трехногого демона, − пегаска самоуверенно улыбнулась. − Он что-то с тобой сделал. Похоже, лишил тебя магии или что-то типа того. Ты хорошо себя чувствуешь?

Флёр только покачала головой, не понимая, что происходит.

Все ли с ней в порядке? Теперь, когда прошло замешательство, вызванное пробуждением от глубокого сна, ничто не казалось необычным. В спине и ногах ощущались небольшие покалывания и боли, однако с ними легко справился бы длительный массаж. Окажись где-нибудь рядом ее обычная массажистка. Единорожка быстро закрыла глаза и провела воображаемым копытом по своему магическому резерву. И здесь все было как обычно, магия чувствовалась как спокойное серебряное озеро. Гораздо большее, чем было до всего этого безумия с Афиной и становления носителем тени богини, но резерв снова успокоился, а не бурлил и крутился водоворотами.

И тут ее осенило: тишина. Никакого отдаленного гула в затылке. Никаких постоянных приливов тревоги, отчаяния и гнева. Отсутствие голоса. Никакого присутствия, скользящего по контурам мыслей и воспоминаний. Только пустота.

Афина исчезла.

Вскочив с места, Флёр принялась расхаживать взад-вперед, ее мысли были слишком быстрыми и резкими. Ей нужно было двигаться, тело внезапно наполнилось энергией. По ее ногам словно пробежали электрические разряды. Хвост щелкнул. И ее дыхание стало быстрым, отрывистые вздохи вырывались через рот и нос.

Действительно ли богиня исчезла? Нужно было убедиться. Затаив дыхание, единорожка заглянула в те уголки своего сознания, где любила прятаться Афина.

Тишина.

И Сила.

Флёр чуть не споткнулась, хотя и не из-за качки «Беллерофона» и шторма. Магия откликнулась на ее приказ бурлящим приливным потоком. Преодолев воображаемые берега, она устремилась к единорожке, стремясь обрести любую форму, какую она пожелает. Будь то простое проявление воли в виде ауры или настоящее заклинание, магия стремилась служить. Она наполнила внутренности, сердце и разум мерцающей песней, а затем замерла, ожидая, как хорошо обученная собака ожидает команды хозяина. Изображение расширялось, обретало четкость, собака обретала очертания и цвет, пока не превратилась в огромного белого мастифа с крупной головой и плечами, но со спокойным, проницательным взглядом.

Единорожка никогда раньше не пыталась представить свою магию в образе животного. Если бы она это сделала, то это был бы не какой-нибудь боевой пес, а маленький, милый папильон, похожий на того, которого ее отец держал в качестве компаньона. И все же этот образ казался правильным, как будто у ее магии не могло быть другого отображения.

Мысленный образ возник так же неожиданно, как и исчез. Магия успокоилась, снова погрузившись в спячку, но она всегда была наготове.

− Флёр? − голос Твайлайт разнесся по каюте.

Стряхнув с себя кружащиеся мысли, единорожка одарила принцессу сдержанной улыбкой и ответила:

− Я, как вы сказали, в порядке. Je suis mieux que bien. Афина… Я ее больше не слышу.

Твайлайт и Рэйнбоу обменялись удивленными взглядами, в то время как Фауст просто смотрела на нее своим бесстрастным фарфоровым взглядом. Ее выражение лица, как и у Селестии, было совершенно невозможно прочитать. По спине Флёр пробежала легкая дрожь. Что-то было во взгляде Фауст, но что именно, она не могла определить.

Первой заговорила Пинки.

− Это так печально, − произнесла она, исчезая со своего места между Рэйнбоу и стражами и появляясь рядом с единорожкой. Копыта обвились вокруг ее шеи, а лицо уткнулось в гриву. − Она была одной из самых милых пони Геи. Она хотела как лучше, даже если совершила большую ошибку и причинила тебе вред.

Пинки крепко сжала Флер и отказалась ее отпускать.

Оцепенев и не зная, что сказать, единорожка посмотрела на Твайлайт и Рэйнбоу в поисках помощи.

Те лишь пожали плечами в ответ.

− Ох, merci, − благодарность прозвучала автоматически. Заученно. Не было ничего, кроме легкого дискомфорта, который Флёр испытала, когда земнопони коснулась ее шерсти. Единорожка почувствовала облегчение, когда Твайлайт подхватила Пинки магией и перенесла на ее место за столом. В попытке увести разговор в сторону, Флёр села обратно и спросила: − А что с остальными пони? Удалось ли доброму капитану морских пехотинцев доставить команду в безопасное место? Скольких… скольких мы потеряли?

Каюту словно окутала ледяная пелена. Уши Рэйнбоу поникли. Грива Пинки утратила прежнюю пышность. Глаза Твайлайт наполнились слезами, которые невозможно было сдержать. И стыд тяжким грузом лег на плечи четырех стражей, молча сидевших в дальнем конце стола.

Осознание пришло сразу же, и Флёр тихо пробормотала:

− Ох, mon dieux, − и в шоке прикрыла рот копытом.

Тяжелый груз упал ей на сердце Флёр. После нескольких коротких встреч, ей понравился этот чопорный капитан морской пехоты. Стены служебного положения и протокола помешали ей по-настоящему узнать его или кого-либо из офицеров на борту. Твайлайт и ее сопровождающие были отделены от всех остальных в экипаже, хотя физически они были очень близки друг к другу.

Лишь доктор Таймли, казалось, мог навести мосты между ними, и это благодаря тому, что он был не только джентльменом и медиком, но и обладал таким уровнем социального невежества, который одновременно очаровывал и иногда ужасал единорожку.

Словно прочитав ее мысли, дверь распахнулась и добрый доктор, спотыкаясь, вошел в каюту. Рядом с ним шла его крошечная ассистентка, кобылка, которую редко можно было увидеть за пределами медицинского отсека, где она обычно сидела, уткнувшись носом в одну из книг своего наставника, когда не помогала ухаживать за пациентами.

− Мадам, вот вы где! − воскликнул доктор, пронзая Флёр своим водянисто-серым взглядом.

Вместе с ним в каюту вошла и стюард капитана, неся поднос с холодным пюре и кофе.

− Поставь это вон на тот стол, Баррел, − приказал доктор сварливой старой кобыле, указывая на свободный угол. Не обращая внимания на ругательства, когда она поставила поднос на стол, жеребец обвел пристальным взглядом всех присутствующих. − Ну же, только не снова. Крайне важно, чтобы никто из вас не зацикливался на плохом. Разум − удивительный орган. Его склонность к саморазрушению сравнима только с его способностью выживать и восстанавливаться. Леди Белль точно не пожелала бы, чтобы вы зачахли в трауре. Как вы там все время говорите, леди Пай? Улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь?

Тяжесть на сердце Флёр только усилилась, и голос ее задрожал от ужаса, когда она повернулась к Твайлайт.

− О чем он… говорит? − эквестрийский единорожки сбился от нарастающего страха.

Твайлайт прикусила нижнюю губу и отвела взгляд, слезы навернулись на глаза, но не пролились.

− Она погибла, защищая Свити, Эпплджек и Флаттершай, − дрожащим ответила принцесса.

− Нет, не погибла, − перебила Фауст, преувеличенно закатив глаза. − Я все еще вижу, что ее нить связана с твоей. Она окружена тьмой, что трепещет и сдвигается всякий раз, когда я пытаюсь разглядеть нить поближе, но она еще не разорвана. Рэрити жива. Я об этом постоянно говорю.

− А я была там, когда ее хоронили! − Твайлайт отпрянула, ее грива запылала по краям холодным огнем.

− Бесполезный ритуал, − пожала плечами Фауст.

Корабль накренился, подброшенный особенно сильной волной.

Твайлайт издала гортанное рычание, перевела взгляд на иллюминаторы на корме и послала магический разряд в бушующий океан.

Почти сразу шторм начал стихать, море успокоилось, и сквозь разрыв в облаках пробился луч солнечного света.

− Ну, в этом не было необходимости, − Фауст неодобрительно прищелкнула языком. − Импульсивными действиями ничего не решишь. Моя маленькая Тия научила тебя этому, Твайлайт. Теперь в одной бедной деревушке на острове Столл будет четыре дня ужасной погоды вместо одного. Мать с кобылкой утонут, а отца четверых жеребят придавит деревом. Ты − богиня. Каждое твое действие имеет последствия.

Твайлайт в ужасе уставилась на старшего аликорна, ее губы медленно шевелились, но она не могла произнести ни слова.

Протиснувшись мимо Твайлайт и направляясь к двери, Фауст сказала:

− Не волнуйся. Я это исправлю. Но запомни произошедшее. Мы должны быть очень осторожны, когда и как мы применяем свои силы. Нам нельзя «срываться», как принято говорить в ваше время.

Затем Королева всех пони скрылась за дверью. Мгновение спустя Флёр ощутила вспышку мощной магии, и Фауст телепортировалась прочь.

---

Между Роамом и Тулом, на южной оконечности Тулейского моря, где оно встречается с большим Маретеранским, лежит ряд разделяющих его островов. Из этих островов только на одном не было абсолютно никакого жилья или хотя бы жизни. Камни и скалы, лишенные даже сорняков и травы, это место источало неестественную энергию, исходящую от одинокого сооружения, расположенного точно в центре острова.

Золотые Врата. Устройство, более древнее и менее изученное, чем что-либо ещё на Йоке. На протяжении веков многие пытались взломать Врата или разгадать секреты, которые они скрывали. Их тела, искалеченные и забытые, лежали среди остатков их лагерей.

Призраки и вурдалаки бродили по острову под покровом ночи, их искривленные, уродливые формы служили стражами острова. Неспособные найти дорогу к берегам пяти рек, что уносили души умерших в Тартар, они навечно оказались в ловушке и возненавидели все живое. В былые времена некроманты и другие нечестивые маги прибывали на остров в попытках заполучить себе армию, но заканчивали лишь тем, что сами примыкали к легиону мертвых.

Невзирая на опасность и уроки своих предшественников, искатели приключений все равно возвращались снова и снова, каждый из них был уверен, что именно он сумеет разгадать тайну Врат.

Очередная экспедиция высадилась на берег с первыми лучами рассвета. Их корабль «Краулер», сорокадвухпушечный фрегат с быстрыми парусами, покачивался на якоре в зыбких течениях, омывающих остров. Повреждения покрывали левый борт после перехвата эквестрийского торгового судна двумя днями ранее, в дополнение к царапинам на шпиле и в носовой части. В короткой, но кровопролитной схватке «Краулер» взял на абордаж маленькое, неуклюжее судно и забрал с него драгоценную реликвию и двух пленников: доктора Йерлинг и ее друга, декана Первинкла.

Они оба преподавали в престижном колледже Хонигвейн в Эквестрии, и для них было типичным оказаться в плену в ходе какого-нибудь приключения. Они давно привыкли к подобному, как к обеду в полдень или чаепитию в начале дня. Поэтому они со стоическим спокойствием сели в шлюпку, которая причалила к берегу, а затем отправились в сердце острова, к широкому помосту, на котором возвышались Золотые Врата. Столь же обычным было и то, что там уже присутствовал ряд кольев, вбитых в землю, к которым их туго привязали.

− Как я мог позволить уговорить себя на подобное? − причитал декан Первинкл. − Это все твоя вина, ты сама знаешь. До того, как я встретил тебя и твою сестру по табуну, худшее, что со мной случалось, − это треснувшее копыто.

− Ой, ты же любишь приключения, Пери, − Йерлинг попыталась расправить крылья, но они были связаны прочными кожаными ремешками с медными пряжками. − Кроме того, мы бывали в гораздо худших переделках.

− О да. И это довольно печальный комментарий к нашей жизни, тебе не кажется?

− Молчать, − огрызнулся их враг этой недели, некий коммодор Канард.

− Мы должны покинуть это место! − декан Первинкл подергал левой ногой, прижав уши к голове под шляпой. − Никого из тех, кто оставался тут на ночь, никогда больше не видели.

− Послушайте его, глупцы. Это силы, с которыми ни один пони не должен заигрывать, − добавила Йерлинг, привязанная к соседним столбикам. − Ты даже не представляешь, что пытаешься выпустишь на волю!

Развернувшись, чтобы ткнуть копытом в сторону полумесяца, парящего на западе, рядом с Солом, коммодор Канард зарычал.

− Мы точно знаем, с какими силами имеем дело. Диск нуждается в защите от высокомерия и капризов пары богинь, которые действуют ради собственного развлечения. А теперь скажи миссис Ду выходить, иначе…

− Ох, пожалуйста. Ты знаешь, сколько военачальников, культистов и коррумпированных бизнесменов угрожали мне, моей сотабунщице или нашим друзьям и коллегам? − Йерлинг закатила глаза. − Я думаю, ты и в третий десяток не попадешь.

Стоя на вершине холма, откуда открывался вид на Врата, Дэринг Ду облизала губы и спланировала план атаки. Сначала она схватит охранников возле пушки и вырубит их. Затем она разберется с пони, устанавливающими палатки. Проскочит между большими ящиками с порохом, запалив по пути длинный фитиль, и столкнет лбами двух следующих охранников. Примерно тогда ее заметят и по всему лагерю начнется суматоха. Порох взорвется, когда пегаска доберется до своей любимой сестрицы и лучшего друга, и, перерезав их путы маленьким ножом, который Дэринг Ду держала при себе как раз для таких случаев, они в этом хаосе направятся к лодкам. Коммодор Канард, конечно же, попытается перехватить их, а Дэринг отстанет от остальных, поскольку вступит в затяжную копытопашную схватку с обезумевшей от власти пони.

Когда план был готов и оставалось лишь взмахнуть быстрыми как у колибри крыльями и привести его в действие, в затылок пегаски уперся арбалетный болт.

− Ах, это одно из таких приключений, − пробормотала Дэринг себе под нос и подняла копыто в знак капитуляции.

В сопровождении доброго десятка крепких на вид жеребцов пегаску вскоре доставили к вратам и привязали рядом с сестрицей.

− Ты становишься медлительной, дорогая, − поддразнила ее Йерлинг. − Двадцать лет назад мы были бы уже на полпути к кораблю.

− Мы же не собираемся снова затевать этот спор? − Дэринг закатила глаза. − Я в хорошей форме и быстра, как всегда.

− Угу.

− Так и есть!

− Когда вернемся домой, нам следует снова обсудить вопрос о завершении карьеры.

− Нам не нужно уходить на покой. Впереди еще много руин, которые нам предстоит исследовать в течение многих лет.

− Дорогая, твои крылья хрустят каждый раз, когда ты пытаешься резко повернуть, а мои колени уже не те, что раньше, после всех этих прыжков с рушащихся мостов или скал. И это все даже учитывая твой шарф омоложения.

− Вы там закончили? − рявкнул коммодор Канард, чопорно расхаживая взад-вперед перед своими пленниками.

− Нет, но мы можем отложить нашу семейную ссору на несколько минут, − Йерлинг показала командору язык.

Присоединившись к ним, Дэринг попыталась подергать копытами, но веревки, связывающие ее, лишь заскрипели.

− Ладно, продолжай свой монолог. Мы знаем, как вы любите такие моменты.

Остановившись перед дерзкой парочкой, коммодор Канард наклонился к пегаске так близко, что можно было почувствовать запах несвежего виски, исходящий от него.

− Мне не нужен монолог! Ты завершишь ритуал, чтобы открыть Врата, или я убью этого доброго декана, а затем и твою сотабунщицу.

− И ты еще жалуешься на принцесс, − проворчала Дэринг Ду. − Что ж, я отказываюсь помогать.

Ухмыляясь, жеребец спросил:

− А с чего вы решили, что я обращаюсь к вам, миссис Ду? − затем, повернувшись к Йерлинг он добавил: − Я не настолько терпелив, чтобы долго ждать.

Одарив Дэринг извиняющейся улыбкой, которую могла понять только близкая пони, включая все маленькие тонкости и послание, содержащееся в ней, Йерлинг смягчилась. Это была та же улыбка, которой сама Дэринг одарила их в самом первом приключении. Эта улыбка породила любовь длиною в жизнь, и Дэринг пошла на самопожертвование, чтобы спасти Йерлинг. Точнее, попыталась. Дэринг была слишком упряма, чтобы позволить чему-то вроде хрустального черепа и рушащегося храма взять над ней верх.

Доктор Йерлинг рассказывала инструкции с достаточной неохотой, чтобы избежать подозрений в их полной несостоятельности.

После того, как они были завершены, коммодор Канард произнес какое-то резкой, ничего не значащее замечание и повернулся, чтобы совершить ритуал по открытию Врат. Он поднял Символ Нимруда, произнес заклинания и стал ждать, сурово и подозрительно нахмурившись.

И, конечно, ничего не произошло.

Жеребец развернулся, подняв копыто, чтобы ударить Йерлинг и потребовать объяснений.

Скрежет неописуемо древних шестеренок остановил его, и все взгляды обратились к Вратам. Разбежавшаяся голубая магия окутала сооружение из орихалка, рассыпая маленькие искры по камням в сторону собравшихся пони, охваченных благоговейным страхом. Грязь и пыль обрушились удушливой волной, обнажив древние черные руны. Безоблачное небо прорезала молния.

Последовал оглушительный грохот, и один за другим замки с лязгом открылись. Врата широко распахнулись, превратившись в зияющую пасть пустоты, внутри которой было что-то невероятно черное.

Все присутствующие на несколько мгновений замерли, просто уставившись на открывшиеся Врата.

Сердце Дэринг замерло.

«Как, − мысленно возмущалась она, − как ему удалось активировать Врата? Переводы древних марелантийских текстов были намеренно искажены. Было невозможно, чтобы ритуал коммодора Канарда открыл портал в Подземный мир».

− Я сделал это! − жеребец радостно закричал, с протяжным хохотом вскидывая копыта в воздух. − Сила, способная сразить Селестию, моя! Ха-ха-ха! Да здравствует империя Великой Хакни, и у нее теперь новый король!

− Да здравствует Канард! Да здравствует Хакни! − кричали солдаты под стук копыт.

Не успели прозвучать эти слова, как вуаль тьмы заколебались и из пустоты появился сначала Зевс, а за ним и Аид. Божественные братья неторопливо вышли на диск. Их древние глаза скользнули по открывшейся перед ними сцене, после чего Бог Грома повернулся к Аиду.

Он заговорил раскатистым голосом, словно две бури, встретившиеся над золотой равниной, на языке, совершенно чуждом и неизвестном на Йоке.

Аид ответил шипящей усмешкой, скривив верхнюю губу, когда оглядел пони, собравшихся вокруг двух богов. В отличие от своего серого брата, на лице которого отражалась смесь веселья и беспокойства, в ярко-голубых глазах, сиявших как огоньки фонарей на фоне шерсти, черной, словно ночь первобытного леса, пылала только холодная ярость. Его поза была жесткой и повелительной, и Дэринг не сомневалась, что эта пара опасна.

Никто и никогда раньше не переступал порог этих Врат. Насколько ей было известно, их сумели лишь раз открыть безумные культисты. Те самые культисты, чьи дневники Йерлинг перевела, чтобы начать это последнее приключение. Культисты, которые были уничтожены тем, что они пытались вытащить из Тартара.

Что-то подсказывало пегаске, что очень скоро коммодора Канарда постигнет та же участь, что и тех древних культистов.

Охваченный чувством собственного величия, жеребец как раз выпятил грудь и поднялся по ступенькам навстречу братьям. Он широко улыбнулся и рявкнул:

− Значит, вы двое − мой приз? Не то, на что я надеялся, но пары подчиненных мне аликорнов, чтобы сразить сестер в Эквестрии, будет достаточно.

Зевс нахмурился, и в его глазах сверкнули молнии. Он снова заговорил, сопровождаемый громоподобным смехом, полностью игнорируя Канарда. Описав широкий круг, аликорн оглядел небеса, словно ища что-то в их голубом просторе. Наконец он нашел то, что искал, − длинную полосу дождливых облаков, не более чем предвестие шквала к югу от острова. Закрыв глаза, Зевс расправил крылья во всю их ширину и поднял лицо к далекому облаку, словно в молитве.

Дэринг пришлось моргнуть, когда облако начало смещаться, изменяться и расти. Яростный поток молний осветил нижнюю часть шквальных облаков и выбросил струи плазмы из их верхней части. Она вздрогнула, но не от страха, а от внезапного холода, который пронизал воздух, проникнув через открытый портал. Ветер пах смертью и чем-то более мерзким, чем смертные могли себе представить.

− Прекрати делать то, чем ты занят, и послушай меня. Я вытащил тебя из Тартара, я… − остаток разглагольствований Канарда оборвался сдавленным криком. Он схватился копытами за горло, глаза его вылезли из орбит, а задние ноги забились в судорогах. Стоявшие позади него наемные солдаты отступили на шаг.

− Мы не будем теми, кто прекратит что-то делать, − фыркнул Аид, подходя к задыхающемуся жеребцу.

Рядом с ним воздух завертелся, и из прорехи в ткани реальности появилось высокое серебристое оружие. Дэринг узнала его по тем же дневникам культистов, что попали в копыта Йерлинг несколько месяцев назад. Покрытый рунами на языке аликорнов, двузубец излучал мощную магию. Аид нежно подхватил его аурой и с громким лязгом опустил рядом с собой.

Яростный взгляд скользнул по солдатам, повергая их всех на землю. Бурлящее отвращение исказило уголки рта темного аликорна в мрачной улыбке. Он медленно расправил крылья и глубоко вздохнул.

− Закройте уши, − прошипела Дэринг уголком рта, обращаясь к Йерлинг и Первинклу. Никто не стал задавать дополнительных вопросов, вскинув копыта над головой.

Когда Аид заговорил, его слова были наполнены грубой, первобытной силой.

− Вы пытались проникнуть в мои владения? Чтобы забрать что-то из страны мертвых? Какими же глупыми являются пони на Йоке, − голос, словно созданный из когтей замерзшего льва, прорвался сквозь толпу солдат. Ответа не последовало. Тут важно было передать послание.

Мудрые не играли с силами, находящимися за пределами их понимания.

Из толпы солдат вырвались крики. Они корчились и рвали себе уши. По лицу Первинкла потекли слезы, он рухнул на свои путы, в то время как Йерлинг и Дэринг были вынуждены стиснуть зубы и прикусить языки, чтобы сдержать стоны боли.

− Если вы желали попасть в Тартар, вам нужно было лишь попросить, − промурлыкал Аид отравленные слова и пошел среди умирающих пони. Он остановился на краю возвышения и повернулся туда, где были привязаны пленники. Аликорн продолжал стоять там, глядя на них, пока все солдаты не прекратили дергаться и полегли мертвыми.

Дэринг вздрогнула от стука подкованных металлом копыт Аида, остановившихся прямо перед ее носом. Жеребец наклонился и снял с ее шеи Небесную Шаль. Его аура обвивала золотистую ткань и ласкала ее. Он фыркнул, сморщив нос, и снова положил артефакт на холку кобылы.

− Кто подарил тебе это? − потребовал он, но в голосе больше не было той смертоносной силы, которую бог использовал против солдат.

− Королева Иридия в благодарность за то, что вдохновляла ее дочь, − ответила Дэринг, не видя причин лгать.

Не тогда, когда внепланарные существа имели раздражающую привычку: во-первых, узнавать, когда пони лгут им в лицо; во-вторых, они были склонны злиться даже из-за незначительных мелочей; и, наконец, обычно сразу уничтожали любого пони, с которым сталкивались, если он им мешал. Что лишний раз подтвердили несчастный коммодор Канард и его солдаты. Поэтому было благоразумно не раздражать подобных существ.

Аликорн рассматривал ее несколько секунд, прежде чем коротко ответить:

− В самом деле? И где я могу найти эту королеву?

И снова Дэринг не видела смысла лгать.

− На западе, за океаном, в Кантерлоте, вместе с остальным королевским табуном.

− Ха-ха! Табун, говоришь? − Зевс появился рядом с Аидом, широко улыбаясь и сверкая голубыми глазами в предвкушении приключений. − Пойдем, брат! Нельзя терять ни минуты. Впереди еще много дорог, которые нужно проложить, и легенды, которые нужно распространить. Великие боги Зевс и Аид прибыли. Мифические существа ходят по тебе, Йока! Так что не удивляйся, когда мы будем распространять наши имена по всей этой земле. Смотри, мы идем! Ха-ха-ха!

Зевс проскакал по земле между телами солдат, встряхивая гривой, а его смех превратился в раскаты грома, которые эхом отдавались в отдаленных штормовых облаках.

Закатив глаза, Аид поплелся за своим братом. Если бы он не присматривал за Зевсом, его брат мог бы начать петь. Или того хуже. Он уже слышал, как гром шторма превращается в барабанную дробь, и был уверен, что ветер, ласкающий далекие волны, создает мелодию флейт. О, а теперь Зевс достал гитару из одной из куч провизии. Да, песня была совсем не за горами.

Они оставили позади себя троицу ученых-авантюристов, привязанных к кольям и наблюдавших за тем, как по острову разносятся первые ноты музыки в веселой мелодии.

− Дорогая, я думаю, это был самый странный конец нашего маленького приключения за все время, − пробормотала Йерлинг, на что Дэринг только кивнула, когда Врата с оглушительным грохотом захлопнулись.